Клод Изнер - Коричневые башмаки с набережной Вольтера

– Не выбрасывайте ничего пока и не трогайте труп, – посоветовал Рауль Перо.

– И кто мне за это заплатит? – убивался Фюльбер Ботье.

– Закройте крышку и оставайтесь в пределах досягаемости, в кафе, например. Это касается всех – полиция захочет вас опросить.

– И меня? – шепнул Виктор.

– Нет, вам лучше держаться отсюда подальше, – так же тихо ответил Рауль Перо. – Желательно, чтобы полицейские добрались до вас как можно позже. Я, конечно, предупрежу букинистов, но приготовьтесь к тому, что кто-нибудь из них непременно проболтается в ближайшие дни о вашем присутствии на набережной. Однако сегодня надо соблюсти конспирацию – если Вальми вас тут застанет, он будет вне себя от ярости, и тогда пропал наш сегодняшний праздничный вечер. Я пока шепну на эту тему пару слов крестному Жозефа, но имейте в виду: с завтрашнего дня я ни за что не отвечаю, – раздосадованно закончил бывший комиссар. – Фюльбер, будьте любезны, заприте мою стойку, мне надо наведаться в префектуру полиции. Какое-то проклятие – старое ремесло не желает меня отпускать, – проворчал он, направляясь к набережной Орфевр.

Промаявшись все утро в одиночестве в лавке «Эльзевир», Жозеф решил пообедать дома, на улице Сены. Артур, к счастью, не разболелся – сейчас он бодро ползал по ковру и пускал пузыри, мусоля лапу плюшевого зайца. Дафнэ гоняла по квартире мячик. Айрис в стареньком розовом пеньюаре бросилась мужу на шею, расцеловала его и нахлобучила ему на голову новый котелок, торжественно поздравив с днем рождения.

– Ты вспомнила!.. – выдохнул Жозеф, зардевшись от радости и стыда.

– Я и не забывала! Просто утром я ужасно переживала из-за Артура, а твоя матушка умоляла меня подождать с поздравлением до вечера, потому что она как раз сейчас побежала покупать тебе подарки. Я не думала, что ты вернешься в полдень, увидела тебя – и не удержалась!

– Любимая, если бы ты знала, как я счастлив!

Жозеф полюбовался на себя в зеркало и нашел, что в новом котелке выглядит неотразимо.

– Милая, ты очень обидишься, если сегодня вечером я приду попозже? Часам к десяти? У меня встреча с другом детства.

– Я его знаю?

– Нет, его зовут Марсель Бишонье, он держит фабрику конфетти на улице Шалиньи, между больницей Святого Антония и казармами Рейи. Мальчишками мы вместе продавали газеты… Где мой выходной костюм?

– Собираешься явиться на фабрику конфетти при полном параде? – усмехнулась Айрис.

– Э-э… просто я… я хочу произвести на друга хорошее впечатление – он считает меня преуспевающим писателем и… Но если ты против, я могу отправить ему записку и перенести встречу.

– Шерлок Пиньо, имей в виду: я ничуть не обижусь, если сегодня ты явишься домой поздно, но ни за что не прощу, если ты будешь водить меня за нос, – пообещала Айрис, пряча улыбку. – Надевай свой костюм. После обеда ты обратно в лавку? Постарайся там не испачкаться.

Они поели без особого аппетита – рагу из морковки и пикша под белым соусом, наскоро приготовленные Эфросиньей, никого не вдохновили. Потом Жозеф надел подаренный головной убор и, страшно гордый своим внешним обликом, ускакал по лестнице.

Для детей настал тихий час. Дафнэ попыталась выразить возмущение – говорила она уже как взрослая, но звук «р» ей еще не давался:

– Я не хочу спать! Это несп’аведливо! Папа будет ловить ’азбойников, а мне что же – в к’оватку? Я пожалуюсь бабе Фосинье и дяде Тото!

Но через две минуты девочка уже мирно спала, посапывая на пару с братом. Айрис села за обеденный стол, починила карандаш и принялась сочинять начало новой сказки:

В день, когда статуи решили слезть с постаментов, Париж дрожал от холода – стояла ранняя, но уже суровая зима. Статуи, не сговариваясь, потянулись, потерли глаза кулаками, хорошенько огляделись – и то, что они увидели, им не очень-то понравилось. Вокруг качались и плясали темные тени, вдаль уходили бесконечные дороги, и на каждой их поджидали неведомые опасности…

Жозеф широко шагал по бульвару Сен-Жермен, погруженный в раздумья. Что происходит с Виктором? Примчался сегодня в полдень – бледный, притихший. Воспользовался появлением клиента, желавшего приобрести «Дон Кихота» с гравюрами Койпеля и Мольера с иллюстрациями Буше, сделал вид, что чрезвычайно занят, и ловко избежал расспросов. Может, он казнит себя за забывчивость и ему стыдно глядеть в глаза зятю, чей день рождения он прошляпил? Или до сих пор переживает из-за скандала с мадам де Салиньяк?..

«Он даже не отреагировал, когда я сказал, что ухожу из лавки и сегодня уже не вернусь… И в конце концов, мог бы обратить внимание, какой я красавчик в обновке! А, да и наплевать…»

Жозефу предстояло сегодня вечером стать почетным гостем на ужине, организованном членами Фантастической академии в его честь, и радостное предвкушение этого события развеяло горькие мысли. Гарсон из пивного ресторана «На берегах Рейна» подтвердил ему: столик заказан на весь вечер учеными дамами и господами.

«Им нравятся мои романы-фельетоны – это чертовски приятно!.. Н-да, а чем же мне занять себя до восьми вечера? Может, и правда наведаться к Бишонье? Мы же сто лет не виделись… Точно, отличная идея, и не так стыдно будет от того, что соврал Айрис!»

Ориентироваться в городе становилось все сложнее, приходилось создавать для себя новые приметы. Топография Парижа так изменилась! Исчез голубой круг фонтана Самаританка. Закрылось заведение «Игры добродетелей», где завсегдатаи сражались в шашки, в карты и праздновали победы, поднимая бокалы с худой выпивкой и декламируя отрывки из «Дона Жуана»: «Ничто в мире не сравнится с табаком: табак – это страсть всех порядочных людей, а кто живет без табака, тот, право, жить не достоин» [63] Слова Сганареля из комедии Мольера «Дон Жуан, или Каменный гость» (пер. А. Федорова). . Лишь река была ему привычна – старая подруга, которую всегда приятно встретить. Проходя мимо статуи Генриха IV, Амадей засмотрелся на Новый мост, и на мгновение ему почудилось, что в золотистой дымке памяти на парапетах проступают стопки разложенных для продажи книг. В голове зазвучала старая песенка:

Видение испарилось под грохот и скрежет омнибуса, запряженного тройкой лошадей. Амадей миновал улицу Дофины, прошел мимо Института Франции, Школы изящных искусств и свернул на улицу Сен-Пер. Ему нравилась здешняя атмосфера – уютная, почти деревенская. Справа и слева тянулись фасады, отмеченные патиной времени. Наконец на глаза попалась вывеска: «Эльзевир»