Дэн Симмонс - Колокол по Хэму

— Тебе полегчало?

— Хуже... некуда... — ответил пехотинец, глядя на меня прищуренными глазами и облизывая сухие губы. — Голова трещит, будто с похмелья.

— Кто за тобой ухаживал прошлой ночью? Мария?

— Да, она... — Саксон умолк и вновь прищурился. — Не подумай чего плохого, Лукас. Меня выворачивало наизнанку.

Я едва соображал, где нахожусь. Мария всего лишь....

— Понятно, — сказал я. — Удалось ли тебе перехватить шифрованные сообщения во время вчерашнего патрулирования?

— Да, — ответил пехотинец, поддерживая голову обеими руками. — И еще одно, после того как мы пристали к острову.

Поздно вечером. Почти в полночь.

— И ты сумел принять его, хотя плохо себя чувствовал?

— Да. Я сидел в рубке на полу, держа между ног ведро и надев наушники. Хемингуэй очень настаивал, чтобы я слушал эфир всю прошлую ночь.

— Ты записал текст?

Саксон посмотрел на меня.

— А как же. На двадцать шестой странице радиожурнала.

Там больше нет записей. Но понять ничего не сумел. Какой-то новый шифр.

Я похлопал его по плечу и вошел в крохотную радиорубку.

Записи в «радиожурнале» — блокноте на пружине — заканчивались переговорами британского эсминца и панамского торгового судна. Двадцать шестая страница отсутствовала. Я вернулся и опять разбудил Саксона.

— Ты уверен, что записал передачу? Двадцать шестой страницы там нет.

— Да. Уверен. Помнится, я... словом, когда меня тошнило, я чуток забрызгал ту страницу, но оставил ее в блокноте.

— Ладно, не волнуйся, — сказал я. — Ты не запомнил хотя бы несколько групп?

Саксон медленно покачал головой. Кожа его черепа под коротко остриженными волосами потемнела от загара.

— Помню только, что это были пятисимвольные группы.

Двенадцать или тринадцать штук. Почти без повторений.

— Хорошо. Кстати, приемник рации не работает.

— Проклятие, — отозвался Саксон. — Эта гребаная хреновина, этот вонючий флотский кусок дерьма из задницы ниггера вчера барахлил весь день.

«Никогда не разговаривай с морским пехотинцем на его языке, если у него похмелье», — подумал я и сказал:

— Ничего страшного.

Я сплавал к берегу на «Крошке Киде», и Фуэнтес отвез меня на «Лорейн»; все это время Мария продолжала упаковывать корзину для пикника. Кубинцы помогли нам заправить баки из бочки, и я подвел катер к «Пилар». Мария ждала меня на палубе.

— Сеньор Саксон уснул, — сообщила она, осторожно переступая через борт катера и укладывая корзину на кормовую банку. На ней было чистое платье в голубую клетку.

— Хорошо, — сказал я, отталкивая катер от яхты и беря курс на проход в рифе. Патрик и Грегори что-то кричали нам с берега; они явно были раздосадованы тем, что Мария покидает их, но я только помахал мальчикам рукой.

— Мы действительно можем это сделать, Хосе? — спросила девушка. — Я имею в виду, уехать в такой день?

Я помог ей забраться в пассажирское кресло; она взяла меня за руку и не выпускала ее.

— Да, — ответил я. — Можем. Я попросил у сеньора Хемингуэя выходной. Я его заслужил. К тому же «Пилар» выйдет в море только к вечеру. У нас достаточно времени. — Я вывел «Лорейн» на открытое пространство и двинул вперед рукоятки газа, так что стрелка тахометра заплясала в двух делениях от красной черты. Мария все еще держала меня за руку.

Было видно, что на маленьком судне ей не по себе, но примерно через полчаса она успокоилась. Она повязала голову красным шарфом, но из-за сильного ветра ее волосы выбились наружу, а на правой руке, лежавшей на борту катера, блестели капельки поднятых катером брызг. Был прекрасный день, солнце поднималось к зениту, а мы продолжали мчаться к востоку, рассекая едва заметные волны.

— Мы так далеко заплыли, — сказала Мария, вглядываясь в южный горизонт, на котором туманной пеленой виднелась Куба. — И все для того, чтобы устроить пикник?

— Не так уж далеко, — ответил я, убавляя обороты. В этом месте был опасный риф, хотя до прилива оставалось меньше часа. — Мы плывем туда, — добавил я, указывая на северо-восток.

Крохотный островок был всего шести метров в поперечнике и возвышался над водой на тридцать сантиметров; волны захлестывали его, шурша галькой.

Я аккуратно подвел к нему катер и бросил кормовой якорь в нескольких метрах от берега. Мария недоуменно посмотрела на меня.

— Хосе, он такой низкий и неровный... на песке так много камней...

— Это всего лишь вершина рифа, который обнажается при отливе, — объяснил я. — Он уйдет под воду... — я бросил взгляд на запястье, — ..примерно через час. Давай перенесем корзину на берег и побыстрее примемся за еду.

Мария надула губы, явно разочарованная.

— Если не возражаешь, я поем в катере. Вода пугает меня.

Ты ведь знаешь, я плохо плаваю.

Я пожал плечами:

— Как хочешь, крошка.

Мария вынула из корзины мои любимые сэндвичи с говядиной и хреном, картофельный салат и несколько бутылок пива. Чтобы пиво не нагрелось, бутылки были завернуты в мокрое полотенце. Мария захватила даже высокие бокалы и откупорила пиво с некоторой торжественностью.

Я поднял свой бокал, салютуя ей, и поставил его на скатерть, расстеленную на кожухе двигателя за нашими спинами — мне не хотелось оставлять влажные круги на красном дереве.

— Чем ты вчера отравила Саксона? — негромко спросил я по-немецки.

Мария непонимающе посмотрела на меня.

— Что ты сказал, Хосе? — спросила она по-испански. — Я разобрала имя Саксона, однако... почему ты разговариваешь со мной на... что это за язык?

— Это не имеет значения, — ответил я, продолжая говорить по-немецки. — Полагаю, ты уничтожила страничку из радиожурнала?

Мария смотрела на меня во все глаза, явно озадаченная, но, по всей видимости, только тем, что я говорю с ней на незнакомом ей языке. Внезапно она широко заулыбалась.

— Ты дразнишь меня, Хосе, — негромко сказал она. — Наверное, ты говоришь ласковые слова?

Я улыбнулся и перешел на английский.

— Я говорю, что убью тебя, сука, если у тебя не развяжется язык. Я в любом случае должен был убить тебя за то, что ты сделала с малышом Сантьяго, но дам тебе последний шанс — только если ты перестанешь валять дурака. Какое сообщение ты отправила сегодня утром, прежде чем вывести рацию из строя?

Мария все еще смотрела на меня, робко улыбаясь. Судя по ее виду, она не была испугана, только смущена.

— Ладно, — сказал я по-немецки. — Идем на корму. Я припас для тебя чудесные подарки.

Во взгляде Марии по-прежнему читалось недоумение, и только когда я перебрался через сиденье и двинулся к выходу из рубки, она улыбнулась и взяла руку, которую я ей протягивал. Она прошла между сиденьем и приборной панелью и осторожно зашагала к корме.

Я открыл один из тайников и вынул изогнутый нож, взятый у убитого немца.