Евгений Сухов - Ограбить Императора

– Лежать!!

Следом, барабаня каблуками по опрокинутой двери, в избу ринулись бойцы. В комнате за небольшим столом сидели Большаков с Николаем и молодая женщина. Старик с широкой седой бородой, видно, хозяин избы, вжался в кованый сундук и испуганно приговаривал:

– Батюшки святы, батюшки святы…

– Вижу, не ожидал, товарищ Большаков… Разоружить, – приказал Прокопий.

Двое бойцов подошли к сидевшим:

– Руки подняли, контра!

Большаков с мужчиной подняли руки. Простучав по карманам, вытащили у Василия два нагана, у молодого мужчины, по всей видимости, офицера, браунинг и деловито рассовали себе по карманам.

– Ловко ты меня, товарищ Большаков. А теперь скажи, где чемоданы?

– Позвольте узнать, товарищи, о каких чемоданах идет речь? – простовато поинтересовался молодой мужчина.

– Ваньку валяешь, – хмыкнул Прокопий. – Только Советская власть баловства не любит. Считаю до трех, если не отдашь, пристрелим, а чемоданчики эти мы все равно найдем.

– Постойте, – примирительно выставил вперед руки Николай. – Вижу, несмотря на молодость, вы весьма серьезные люди. Нам неприятности ни к чему. Давайте сделаем так, вы идете своей дорогой, а мы идем своей. Я вам сейчас достану чемоданы, они за шторкой, – показал он на русскую печь, занимавшую едва ли не половину горницы.

– Только не дури, – наставил на него револьвер Прокопий. – Буду стрелять.

– Зачем мне неприятности, товарищи, – пожал плечами офицерик. – Забирайте все, что вам принадлежит по праву. – И, откинув занавеску, показал на четыре чемодана, стоявших рядком.

– Никанор, – сказал Прокопий одному из бойцов, – оттаскивай чемоданы к машине.

– Слушаюсь, – бодро отозвался боец и, взяв два чемодана, вышел из горницы.

Вскоре вернулся и так же бодро подхватил еще два чемодана.

– А тяжелые, – невесело буркнул он, выходя из комнаты. – Что там, золото, что ли?

– Угадал, товарищ, золото… А вы не хотите разве глянуть? – спросил офицерик у Прокопия. – Может, мы вас обманываем. Вот привезете вы чемоданчики на Гороховую, а там обломки кирпичей. Конфуз большой выйдет!

Предложение показалось Прокопию дельным.

– Никанор, открой чемодан, что в нем лежит? Может, господа офицеры шуткуют.

– Да какие могут быть шутки с Советской властью?

– Ключики извольте.

– А вот ключиков у нас нет.

– Ничего, так откроем.

Никанор поставил чемодан на стол, поднял с пола кочергу и, просунув заостренный конец между крышкой и коробом, принялся взламывать. Хрустнуло крепкое дерево, и офицерик, обхватив девушку и Большакова, крикнул, придавив их к полу:

– Ложись!

Прозвучавший взрыв вышел волной через небольшое оконце, разметав по полу колючие стекла, швырнул стол в стену, разбросав в стороны поломанные ножки, ворох металлических осколков ударил в печь, разрушив угол, крыша просела, просыпав на лежащих какой-то мусор.

Некоторое время было тихо, в комнате плотной стеной повисла коричневая пыль. Затем у самой двери раздался чей-то продолжительный стон.

– Господи, что это было? – произнесла Элеонора.

– Граната, – отозвался Большаков, – твой братец в чемодан заложил. Только когда успел?

– Было время, как чувствовал. В нашем отечестве нужно быть ко всему готовым, – сказал Николай, приподнимаясь. – Ладно, что живые, если бы не эта печь, так нас бы осколками посекло.

– Братцы, не слышу я ни хрена, – простонал со своего места дедок, – о чем вы там толкуете.

– Живой, значит, – хмыкнул Большаков. – Это у тебя, дедуля, контузия.

– Чего хату-то разрушили? – пробасил дедок. – Мороз скоро ударит, а у меня кровля с прорехой, – показал он на сдвинутые венцы, через которые просматривался разросшийся куст.

– Хорошо, что хоть живой, дед, а ты о хате печешься.

– Вы вот уедете, а мне избу править надобно. Силы-то уже не те…

– Тряпками заткнешь, дедуля, – посоветовал Николай, перешагивая через неподвижно лежащего Прокопия. Через рваную шинель обильно сочилась кровь. Вдруг он открыл глаза и застонал. – А наш большевичок-то, кажись, того… живой… – усмехнулся Николай. – Может, тебя добить? Хотя не надо, сам сдохнешь.

Большаков помог подняться Элеоноре, отряхнув с пол пальто кирпичную крошку. У выбитой двери лежали два трупа: первый, выброшенный взрывной волной, распластался на животе, выставив вперед руки в проем, второй – на спине, с заброшенной назад головой, широко распахнутые глаза смотрели точнехонько на обвалившийся угол печи. На крыльце сидел четвертый и, постанывая, раскачивался из стороны в сторону. Этот уже не боец!

– Где пятый? – спросил Николай, подобрав валявшийся браунинг. – Он где-то должен быть здесь. Стоять, зараза! – наставил он ствол на мелькнувшую во дворе тень.

– Только не стреляйте! – крикнул совсем молоденький боец, подняв руки. – Я здесь ни при чем!

– Шлепнуть бы тебя, большевистская зараза! Ну да ладно, живи!

Из хаты вышел Большаков, сжимая в руках винтовку.

– Прошу вас, – попятился боец. – Только не убивайте!

– Да заткнись! Кто водитель?

– Я.

– Это машина из гаража ЧК, так?

– Да.

Василий Большаков подошел к машине и проколол штыком колеса.

– Теперь ты отсюда долго не уедешь, – процедил он и отшвырнул винтовку в сторону. – Все, загружаемся.

Вынесли из избы чемоданы и аккуратно уложили в кузове рядком. Николай, прячась от порывов колючего ветра, поднял воротник и устроился в кузове рядом с ними на небольшой лавке.

Уже отъехали на достаточное расстояние, как бабахнул выстрел. Выпущенная пуля шаркнула по жестяной крыше автомобиля.

– Ты живой? – спросил Большаков, приоткрыв дверцу.

– Живой, – откликнулся Николай. – Совсем рядом прошла, зараза! Надо было пристрелить этого гаденыша! На поражение бьет! Ладно, трогай давай… Не до того!

Грузовик дернулся и вновь покатил по проселочной дороге.

Обыск в доме Фаберже продолжался до глубокой ночи. В охотничьем зале отыскалось еще три ружья, первые два были кремневые, раритетные, привезенные Карлом Фаберже из Пруссии, а третье, инкрустированное белоснежной эмалью, – подарок царя Николая Александровича. Чекист, проводивший обыск, покрутил в руках дорогую изящную вещицу, а потом уложил ее в запыленный мешок, в котором уже постукивало с десяток изъятых статуэток. Евгению Карловичу хотелось предупредить, чтобы с ружьем обращались особенно бережно, ведь даже его приклад состоял из десятка ценнейших пород дерева, но он раздумал – теперь эта вещь вряд ли ему послужит.

После ухода чекистов внутри Фаберже произошло какое-то опустошение. Да и сам дом, всегда такой уютный и располагающий, от нежданного враждебного вторжения как-то сразу поблек, сделался чужим и продолжал хранить запах едкого пота и грязных шинелей. Комнаты, лишившись множества милых украшений в виде статуэток, резных фигурок, китайских ваз и шкатулок, выглядели оскверненными. Хорошо, что не сняли портьеры на окнах (могло и такое произойти: материал дорогой, изготовленный на заказ, такого даже в Зимнем дворце не встретишь), за ними можно спрятаться от навалившейся трагедии.