Татьяна Молчанова - Дело о таинственном наследстве

Николай Никитич встретил гостя крайне сухо. Скандал получался определенный – судебный чин в его доме! Но дело есть дело и он, просив гостя садиться, приказал подать чаю и позвать Наталью.

Аркадий Арсеньевич молча дожидался Наташу, ничем не помогая князю скрасить неловкость неприятного знакомства. Следователь, не стесняясь, оглядывал обстановку, блестя темными живыми глазами и подергивая большим носом. Он быстро выпил поданный чай, который немедленно проступил потом на всем его лице. Аркадий Арсеньевич промокнул капли салфеткой, взял сухарик и стал шумно его грызть. Николай Никитич тоже молчал, не находя в себе сил на рассуждения хотя бы о погоде. Пару раз он кашлянул, несколько сотен секунд протикали часы, и в гостиную вошла, не понимавшая, зачем князь позвал ее, Наташа.

Следователь поклонился ей и тут же начал:

– Уважаемый князь, княжна, я должен сообщить вам о причине моего появления, хотя, судя по всему, вы уже догадываетесь…

Наташа недоуменно посмотрела на отца. Тот сделал виноватые глаза: жалея дочку, он не стал ей пока говорить про то, что накануне ему поведал о Феофаниной смерти доктор Никольский. Не рассчитывал, что его дом посетит следователь, да еще так шустро. И князь очень неприязненно, что бывало с ним крайне редко, посмотрел на Никифорова. Тот, однако, взгляда не увидел:

– Помещица Ровчинская Феофана Ивановна скончалась 8 сентября 18… года по насильственным, неестественным причинам, проще говоря, убита… – Следователь сделал паузу, наблюдая за белым цветом, растекающимся по лицу Натальи, и за чрезвычайной нахмуренностью князя.

– В табаке, которым воспользовалась Ровчинская, – продолжал он, – обнаружилось наличие цианида калия. Ввиду невыясненных обстоятельств наступившей смерти я, собственно, и прибыл к вам из Пскова, чтобы эти самые обстоятельства прояснить. А именно: найти личность, свершившую данное преступление.

Наташа, поправ все законы приличия, вскочила с кресла и выбежала из гостиной. Буквально в одну секунду взлетела по лестнице, добежала до своей комнаты и упала на постель. Ее колотило как в ознобе, в висках болью пульсировала кровь.

«Убита? Да что же это? Как это может быть? Кто же?» – Хаос мыслей был совершенно невыносим. Перед ее внутренним взглядом, с неимоверной скоростью сменяя друг друга, возникали картины вечера. «Вот я гуляю с графом по саду, вот Софья трет платочком пальцы, вот она же рассказывает мне историю про карты, затем беседка, потом, о Господи! Вот этот момент, да! – Феофана просит табака, и граф ей подает кисет… Свой кисет! Господи. Да что же это… Какой-то цианид калия. Что это – отрава? Как можно умереть от табака?» Голова кружилась. Наташа с трудом встала с кровати, подошла к умывальнику и вылила себе на лицо кувшин холодной воды. Не вытирая ее, села в кресло. Капли падали в складки платья и растекались, не впитываясь. «Надо вернуться вниз. Какой неприятный человек. Как он это сказал. Хотя как он это должен был сказать, – простите, тут Феофану Ивановну отравили, но вы не волнуйтесь, хи-хи, ха-ха. Так, все, надо взять себя в руки».

Она опять встала, промокнула лицо полотенцем и не совсем твердой походкой спустилась обратно к отцу и следователю.

Те опять сидели молча. Николай Никитич совсем растерянный, Никифоров – грызя сухарик, пережидая привычную в его практике сцену. Князь было поднялся навстречу дочери, но Наташа кивнула ему, что, мол, все в порядке. Она села в кресло и почти спокойно заговорила.

– Но вы понимаете, что граф дал тетушке СВОЙ кисет. Понимаете? Не тетушкину табакерку, а свой кисет!

Аркадий Арсеньевич насторожился.

Наташа с таким же несколько неестественным спокойствием продолжала:

– Это значит, что убить должны были его, ведь если бы он закурил или понюхал этот табак, то умер бы он… или… – Наташа, уже даже не побледнев, а как-то слегка позеленев, умоляюще посмотрела на отца. Тот лишь сердито крякнул. Аркадий Арсеньевич поклонился Наталье с искренним уважением:

– Весьма рад, что в вашем уезде такие умные барышни живут. Мое восхищение, Наталья Николаевна, но как вы изволили заметить или… А именно: действительно кисет принадлежал графу Орлову, и вопрос: знал ли он о его содержимом – остается чрезвычайно открытым. Но этим уж позвольте заняться вашему покорному слуге. Сейчас же я приехал вас поспрашивать о некоторых фактах, чтобы в полной мере восстановить, как это у нас говорят, картину происшедшего.

Аркадий Арсеньевич не торопясь достал из портфеля несколько листов бумаги и, проверив, остер ли карандаш, приступил к собиранию фактов. Он записал имена Красковых, их даты рождения, местопоселения, родство и т. д. и т. п. Затем просил точно вспомнить, кто присутствовал на празднике. Затем – кто точно был в комнате в момент смерти Феофаны Ивановны, кто о чем говорил, кто входил, кто выходил… Уже две чашки чая было выпито, а ничего по существу дела, как казалось Наталье, следователь даже не спросил.

Поставив жирную точку в конце четвертого по счету листа, Аркадий Арсеньевич шумно полез в портфель за следующим карандашом. Проверив и его на остроту, он встал и заходил по гостиной, то поджимая, то вытягивая трубочкой губы. Бугристый нос его задумчиво шевелился. Вострые глаза под светлыми, кустистыми бровями выхватывали и Наташино лицо, и спину мелькнувшей под окном прислуги, и прозрачные пылинки, плавно скользившие в свете от окна. Следователь прошелся по периметру комнаты, затем по диагонали, слегка двигая кресла и трогая руками стены и мебель. Наконец полноватый Аркадий Арсеньевич, видимо, устал. Он вернулся к своему креслу, взял со столика два чистых листа и протянул их своим собеседникам.

– Николай Никитич, будьте добры, представьте, что лист этот – ваша гостиная комната. Поставьте на нем точки с подписями-именами: кто, где находился, когда Феофана Ивановна взяла кисет. И вас, Наталья Никитична, я попрошу сделать то же самое. Буду особо благодарен за вашу точность. Ежели в ком-то не уверены, проставьте его имя на оборотной стороне листа.

Наташа отошла со своим листочком к окну и стала вспоминать. Делать это было мучительно. Мысли ее так и не пришли хотя бы к какому-то более или менее спокойному состоянию, и были обрывочны и тревожны, а голова болела все сильнее.

Спустя десять минут, заканчивая эту часть расследования, Аркадий Арсеньевич аккуратно собрал листочки. После чего покойно расселся в кресле и внимательно еще минут десять их изучал, поглядывая изредка на растерянную Наташу.

– Поскольку мне предстоит посетить еще нескольких господ, присутствовавших при данном происшествии, – Аркадий Арсеньевич ловко почесал углом листка кончик носа, – был бы вам очень признателен за коротенькие их характеристики. Я думаю, что могу вполне рассчитывать на ваше объективное об них мнение. Графа Орлова, однако, прошу опустить. Хочется, знаете ли, по свежему взгляду самому понять.