Борис Акунин - Ф. М.

Но, уже раскрыв синюю папку и держа на коленях открытую рукопись, Ника еще некоторое время ломал голову над загадкой, которую ему загадала жена.

Ни до чего путного не додумался, вздохнул, и стал читать.

Все события, описанные в предшествующей главе, не заняли и часу. Еще минут двадцать понадобилось, чтобы прихватить из квартала полицейский наряд: поручика Илью Петровича, того самого, по кличке «Порох», двух солдат и одного писца, запомнившего Раскольникова в лицо с памятного утра, когда студент в конторе лишился чувств.

Подробности надворный советник разъяснил Илье Петровичу уже по дороге на Вознесенский.

– Первое дело для нас выяснить, там ли еще объект, – втолковывал пристав, отмахивая правой рукой на ходу. – Ежели уже вернулся в свою берлогу, вы всех прочих забираете в квартал, а уж я позабочусь о том, чтоб Раскольников об этой оказии незамедлительно узнал. Родственника своего Разумихина попрошу, что ли.

– А если объект по-прежнему у Мармеладовых? – спросил Заметов, все подсовывавшийся с другого плеча Порфирия Петровича.

– Тогда так-с. Мы прячемся под лестницу и терпеливо ждем, пока студенту наскучит пьяными рожами любоваться. Как только Раскольников станет спускаться, вы, поручик, со своими двинете ему навстречу, да с шумом, с топотом. И непременно у него спросите, где тут немкина квартира, потому как от соседей жалоба. Понятно-с?

– Чего не понять, ваше высокоблагородие, – бодро отвечал Порох. – Всё исполню. У меня к актерству дар, все говорят. Я на прошлые святки царя Валтасара представлял – имел большой успех.

– Отлично, отлично-с. – Порфирий Петрович перешел на шепот, поскольку уже входили в подъезд. – Как все-таки славно, господа, что у нас повсюду лестницы такие темные, и под каждой обязательно закуток. Прошу-с.

Все разместились в закутке, где лежала какая-то ветошь и пахло сырыми дровами, а писца поместили между пролетами, чтобы знак дал.

Вышло всё в точности, как рассчитал пристав.

Мимо несколько раз проходили жильцы, но полицейских никто не заметил – темнота в подъезде, действительно, была почти полная. А минут через сорок ожидания сверху донесся кашель писца – условный сигнал.

– Давайте-с, пора-с, – шепнул пристав Илье Петровичу.

Ну, тот и выкатился, нарочно грохоча сапогами, и солдаты за ним.

Получилось еще лучше, чем надеялся надворный советник.

По лестнице спускался не один «объект», а целая процессия (Порфирий Петрович подглядел снизу): изможденная женщина в платке и с узлом в руке, тоненькая девушка, тоже с поклажей, трое детей, сзади же шли двое мужчин – Раскольников и какой-то очень приличного вида господин, тащившие сундук.

– Эта, в шляпке – Софья Мармеладова, – зашептал на ухо Заметов. – Которая подкашливает – верно, ее мачеха, а бородатый не знаю кто.

Из закута очень хорошо было слышно разговор, завязавшийся на ступеньках.

– А-а, господин… как вас… Распопов? – превосходно исполнил свою роль поручик Порох. – Не известно ли вам, где тут нумер двенадцатый?

– Я Раскольников, – донесся глуховатый, неприязненный голос. – В четвертом этаже. А что, собственно…

Но тут вмешался другой голос, сорванный и визгливый:

– Полиция! Отлично! Берите ее, сажайте в тюрьму! Чтоб не смела оскорблять дворянскую дочь! Селедка немецкая! Как она смеет мне пенять, когда у меня дети в дворянском заведении! И господин Свидригайлов вот, благороднейший человек, засвидетельствует, как она меня срамила! В прежние времена ее бы плетьми, плетьми! Ноги нашей больше не будет в этой клоаке!

Дальнейшее заглушил взрыв надсадного кашля, и продолжил мужской голос – спокойный, барственный.

– Я помещик Свидригайлов. В чем дело, поручик?

– Жалуются на шум и скандал. Явился принять меры.

– Ну и принимайте. Сказано вам: четвертый этаж. Идемте, Катерина Ивановна, вам кричать вредно. Сейчас я вас в больницу, а детей Софья Семеновна доставит по названному мною адресу. Пойдемте…

Шаги приблизились, и пристав с письмоводителем отпрянули глубже, к самой стене.

Но в дверях подъезда Катерина Ивановна остановилась.

– Погодите, – ловя ртом воздух, сказал она. – Я хочу видеть, как мерзавку эту за ворот поволокут, на съезжую!

И сколько ни уговаривали ее спутники, идти дальше не хотела.

– Очень славно-с, – прошелестел на ухо помощнику Порфирий Петрович. – Пускай студент увидит, что в квартире кроме Лужина никого не осталось.

Несколько минут спустя полицейские вывели всю подгулявшую братию, частью с трудом удерживавшуюся на ногах. Должно отметить, что почти все шли с полной покорностью судьбе, возмущались только двое: квартирная хозяйка да очкастый длинноволосый человечек с блеющим голосом. Первая всё пыталась на ломаном русском объяснить, что скандал затеяла вовсе не она, а «крубый и неблагодарный коспоша Мармеладоф», очкастый же невнятно выкрикивал про неприкосновенность жилища и полицейский произвол. Он, в отличие от остальных, кажется, был трезв, но за такие крики вполне можно забрать и трезвого, поэтому поручик Порох на счет длинноволосого нисколько не усомнился.

Всех вывели во двор, откуда раздался торжествующий крик Катерины Ивановны: «Что, съела, плебейка?» – и еще через минуту стало тихо.

– Идемте-с, – обычным голосом сказал Порфирий Петрович, очень довольный тем, как оборачивалось дело. – Поле деятельности совершенно расчищено.

Они стали подниматься по ступеням, но еще не достигли четвертого этажа, когда их догнал поручик.

– Мои сами управятся, дело не хитрое, – доложил он, часто дыша. – А мне, ваше высокоблагородие, дозвольте с вами в засаду. Отчаянный субъект, как бы чего не вышло.

Александр Григорьевич негодующе ахнул. Он мысленно уж нарисовал себе схватку с Раскольниковым, заголовки в завтрашних газетах, награду от начальства и даже – дело-то громкое – августейшую благодарность. А тут вдруг этот, на готовенькое, и будет после кричать на каждом углу, что он-то главный герой и есть.

– Не стоит вам утруждаться-с, – ласково молвил поручику Порфирий Петрович. – От вас, сударь, очень уж одеколоном благоухает. У преступников нервического склада чрезвычайно развито обоняние. Ну-ка ступит Раскольников за порог, да и опознает запах? Вы ведь давеча на лестнице, поди, прямо в лицо ему аромат источали?

Порох только вздохнул.

– Ну так я вам парочку хороших унтер-офицеров выделю. Не трусливого десятка и самой крепкой комплекции.

Но и на унтер-офицеров пристав не согласился.

– Зря волноваться изволите. Мы с господином Заметовым, конечно, не голиафы, но ведь и Раскольников отнюдь не Самсон. Как-нибудь совладаем-с. У него всего лишь топор, орудие мирного труда-с, а у меня вот-с.