Валерия Вербинина - Заблудившаяся муза

После заезда адвокат отправился домой, и, если бы он находился в экипаже не один, по блуждавшей на его губах улыбке любой посторонний наблюдатель мог бы решить, что Курагин в этот день счастливо поставил и выиграл. Впрочем, в ясных синих глазах адвоката еще блуждали призраки былой тревоги, и он то и дело проводил по подбородку рукой.

Вернувшись к себе, Максим Васильевич узнал, что в его отсутствие заходила баронесса Корф, которой для чего-то понадобилась его консультация, но она почти сразу же ушла.

Нахмурившись, Курагин проследовал в свой кабинет и первым делом бросился к несгораемому шкафу, в котором хранил самые важные бумаги. Он подергал дверцу, но она, похоже, была заперта. Тем не менее адвокат не удовольствовался наружным осмотром, а отпер сейф и стал проверять, на месте ли бумаги.

– А она дорого обходится, не так ли? Я имею в виду дочь Михельсона.

И хотя Максим Васильевич был убежден, что самообладания ему не занимать, он все же вздрогнул, услышав этот голос.

Перед ним в темном английском костюме стояла баронесса Корф. Он никогда прежде не встречался с ней, лишь видел мельком и знал, что она существует.

Теперь они стояли лицом к лицу.

– Сударыня, признаться, я не знаю, как вы проникли в мой кабинет… Баронесса Корф, не так ли? Амалия Корф?

Она наклонила голову, и Курагин машинально отметил, что ему не нравится сумочка, которую она держала в руке. Судя по очертаниям, там могло быть что угодно – к примеру, пистолет.

– Вы придумали весьма эффектный трюк, чтобы вызнать имя моего нанимателя. Но…

– Оставьте, Максим Васильевич, – скучающим тоном проговорила Амалия. – Мне, как и вам, прекрасно известно, что никакого нанимателя нет и в помине. Главарь – это вы.

Курагин не исключал, что кто-нибудь когда-нибудь скажет ему именно эти слова, но то, что они исходили от хорошенькой – и, как он думал, пустоголовой женщины, – неприятно поразило его. Он сел, не выпуская бумаг из рук.

– И не надо коситься на нож для разрезания бумаг, – спокойно заметила Амалия. – У меня в сумочке револьвер, и я убью вас, прежде чем вы шевельнетесь.

– Сударыня…

– Ну да, ну да. Вы абсолютно ни в чем не виновный человек и законопослушный гражданин, а я обманом проникла в ваш дом и придумываю разные фантастические истории. Так с чего мы начнем? С того, как честолюбивый и, увы, бедный молодой человек понял, что адвокатской практикой заработать не так уж просто, на это уйдут годы, а он к тому же замыслил жениться? Вы познакомились с вашей будущей женой в Самаре и там же, как на грех, проиграли дело. Это было за несколько месяцев до убийства старухи Никитиной и ее слуг.

– Как интересно, – печально промолвил Курагин. – Вы рассказываете поистине захватывающий роман, госпожа баронесса… Только вот если бы вы взяли на себя труд ознакомиться с фактами, вы бы узнали, что меня уже не было в Самаре в момент убийства и ограбления.

– Разумеется, вас там не было – у вас всегда есть алиби, на все случаи. Вы же адвокат и понимаете, насколько это важно. Только вы не в суде присяжных, Максим Васильевич. Понимаете, я все знаю.

– Что именно вы знаете?

– Что госпожа Никитина была фантастически богата и так же фантастически прижимиста. Пока вы были в Самаре, вы перезнакомились со всем обществом, и вас, наверное, не раз посещала мысль: а зачем ей столько денег? Куда больше они пригодились бы вам… Но сами вы мараться не желали. Поэтому вы, пользуясь своими знакомствами на бегах, сколотили шайку, которая должна была претворить в жизнь ваш замысел. Неудачливый актер, готовый на все ради денег, отставной офицер, Михельсон, который раньше был замешан в разных темных делах – где еще может собраться такое смешанное общество? На бегах или за карточным столом. Но в карты они не играли, а вот бега посещали регулярно. Там вы их и нашли – вы ведь тоже постоянный посетитель ипподрома. Озлобленный Печенкин был готов не оставлять свидетелей, особенно если речь шла о женщинах. Черемушкин, вероятно, стоял на стреме. Кучер Печенкина помогал перевозить добро, а Михельсон и еще один перекупщик – сбывать его. Вы же изучали обстановку, собирали информацию и составляли план действий. И вас, наверное, озадачило, до чего легко все прошло. Поэтому через некоторое время вы не удержались от соблазна и свели счеты с вдовой ростовщика Булыхина – уже здесь, в Петербурге. Именно ее муж когда-то разорил вашу семью, пользуясь беспечностью вашего отца.

– Я ни с кем не сводил счетов, госпожа баронесса. Простите, но вы с кем-то меня путаете.

– А затем было убийство Мавриных в Саратове. Летом вы гостили в имении по соседству и пересеклись с этой семьей. Ее глава выиграл у вас партию в теннис… не знаю, что он вам сказал по этому поводу, может быть, хвастал сверх меры и задирал вас, не зная, кто вы на самом деле. Этот выигрыш решил его судьбу – вы отмстили, велев своим подручным уничтожить его вместе с семьей по уже отработанной схеме. И ведь не настолько богаты были эти несчастные, чтобы действовать столь жестоким образом…

– Понятия не имею, о ком вы говорите, сударыня. Сам я вообще плохо играю в теннис и, простите, если бы я убивал каждого, кому проигрываю…

– А потом произошло убийство Тоновых в Москве, казалось бы, никак с вами не связанное, потому что вы не были в Первопрестольной и не имели с ними никаких контактов. Но вы же посещаете бега, вы любите лошадей… а Тонов тоже занимался скачками, только вот лошадей он не любил. Он выставил жеребца по кличке Резвый, который проиграл Фортунату, на которого вы поставили и выиграли. А потом вы узнали, что Тонов за большие деньги выкупил Фортуната и прострелил ему ногу.

Глаза Курагина вспыхнули и тотчас же погасли.

– Тут, вероятно, я должен расчувствоваться и сознаться, что судьба Фортуната настолько меня тронула, что я решился на убийство, – насмешливо заметил он. – Видите ли, я никак не могу сознаться в том, чего не делал. Кроме того, если вы не знаете, в мире скачек творится столько несправедливого и жестокого…

– И, наконец, убийство Громовой, – перебила его Амалия. – Вы выбрали ее просто потому, что она была богата, а вдобавок вы знакомы с ее племянником, бывали у нее в доме и знали, что она где хранит. Чем-то она напоминала вашу первую жертву Никитину – взбалмошная прижимистая старуха. Вам опять были нужны деньги, потому что вы ничего не жалели для своей жены, к тому же искали счастья на бирже и проиграли больше, чем следует. Казалось бы, чего проще – убей и ограбь снова, но на этот раз все пошло наперекосяк. Старая знакомая Черемушкина, Ольга Верейская, увидела его возле особняка жертвы, и ей явно показалось странным то, как он был одет. Впоследствии, прочитав в газетах об убийстве, она могла вспомнить о подозрительной встрече и рассказать о ней полиции. Поэтому Ольге Николаевне пришлось умереть. Не знаю, как капитан убедил ее впустить его в дом, но он вполне мог сказать, что, к примеру, явился по поручению Николая, и начать рассказывать какую-нибудь правдоподобную историю. Зарезав несчастную, он на всякий случай осмотрел квартиру и обратил внимание на недавно написанное письмо. Возможно, в нем она и не говорила о встрече с Николаем, но капитан все равно прихватил его… И так как он узнал – из записки Чигринского, вероятно, – что тот вскоре придет, то сразу же решил сделать композитора козлом отпущения. Только вот Дмитрий Иванович оказался на редкость крепким орешком, и даже анонимное обвинение, посланное в газету, отдали ему, не придав письму никакого значения…