Евгений Сухов - Я украл Мону Лизу

Сунув отмычку с бороздками в замочную скважину, Винченцио Перуджи слегка ее провернул, отыскивая нужные пазы. Затем ввел другую – длинную и тонкую, почувствовав пальцами, как она, царапая металл, выискивает себе место. Мысленно поймал себя на том, что невольно начинает считать: сумеет ли он открыть замок раньше чем за две минуты, что составляло рекорд. «…Шестьдесят три… Восемьдесят четыре… – Пазы были нащупаны, следовало проявить некоторую деликатность, проворачивая, нажимать, отыскивая некоторую золотую середину. – Девяносто два… – Конец иглы уверенно отыскал нужную выемку. Никаких резких движений, все должно быть плавно и нежно, как при обращении с женщиной. – Сто один…» Замок, приветливо щелкнув, открылся. Винченцио Перуджи невольно улыбнулся. Рекорд установлен. В следующий раз на подобный замок уйдет еще меньше времени.

Распахнув дверь, Винченцио прошел в комнату. Пахло терпким мужским одеколоном. Комнату господин Воронцов покинул совершенно недавно. Чиркнув зажигалкой, вспыхнувшей в темноте будто бы пламя костра, Перуджи прошел в глубину квартиры. Пламя, беснуясь от легкого дыхания Перуджи, осветило стены, оклеенные в синие обои; стол со стульями, стоявшие в центре гостиной; кресла с диваном, занимавшие угол около окна. Затем свет от легкого пламени воровато лег на картину, висевшую в зале, и Перуджи невольно сглотнул, увидев сложенные ладони с длинными красивыми пальцами. Некоторое время он стоял подле «Моны Лизы», любуясь идеальными пропорциями, – в ночи нарисованная женщина выглядела совершенно иначе, чем при дневном свете, таинственнее и загадочнее. Насмотревшись, он установил зажигалку на тумбочку, аккуратно снял со стены картину, обернул ее красной материей, лежавшей на диване, и крепко перевязал со всех сторон.

Потушив зажигалку, Перуджи сунул ее в карман и, взяв картину под мышку, немедленно вышел из квартиры. Довольно улыбнувшись, подумал: «Можно представить удивление господина Воронцова, когда он не увидит картину на прежнем месте».

Спустившись на улицу, Винченцио Перуджи тотчас поймал проезжавшего лихача.

– Куда, месье? – охотно поинтересовался извозчик, пристально разглядывая полуночного пассажира.

– Знаешь что, милейший, погоняй как можно дальше отсюда… Давай на Монмартр! – произнес он после некоторого колебания. «Сейчас там отдыхают художники, уж очень не хотелось бы пропустить веселья», – улыбнулся своим мыслям Перуджи.

– Как скажете, месье, – отозвался возчик. – Там как раз господин Пикассо угощает супом бедных художников, – обратил он внимание на картину, что Перуджи держал на коленях.

– Что же у него за праздник такой? – подивился Перуджи.

– По Парижу ходил слух, что именно господин Пикассо украл «Мону Лизу», но сейчас с него официально сняли обвинение. А господин Лепен даже публично извинился перед ним за причиненные неудобства. Вот он и отмечает!

– Этому Пикассо всегда невероятно везло, – уныло отозвался Винченцио Перуджи.

Монмартр с белым Секре-Кером на самой вершине, напоминавшим ледниковую шапку, был великолепен в отблеске полыхающих уличных фонарей. Именно там сейчас происходило основное городское веселье. В такие минуты девицы из «веселого» дома, располагавшегося напротив общежития художников, пользуются невероятным спросом. А когда свободных девочек не остается, то в дело подключается и сама мадам – не заставлять же дожидаться уважаемых гостей! В молодости она была невероятно хороша собой. Впрочем, даже в свои сорок с небольшим лет она выглядела весьма привлекательной. И у Перуджи в этот вечер были на нее определенные виды.

– А как вы думаете, где сейчас может быть «Мона Лиза»?

– Хм… Она может находиться ближе, чем ты думаешь, братец, – съязвил Перуджи, прижав к себе покрепче картину.

Что делать с картиной, он уже знал. В голове выработался определенный план. Расставаться с ней он не собирался… Ну, разве что за очень большие деньги.

– И вот что, давай погоняй! Сегодня у меня знаменательный день. Я бы хотел отметить его как-то по-особенному.

Почему-то вспомнилось лицо мадам из публичного дома. Ее плавные жесты, с некоторой скрытой заявкой на аристократизм. Интересно, а без платья она столь же сахарная? Винченцио Перуджи дал себе слово узнать об этом в ближайшую ночь.

1503 ГОД. ГЕРЦОГСТВО УРБИНСКОЕ

Посольство герцога Чезаре Борджиа, включавшее два десятка экипажей и полсотни кондотьеров, прибыло с первыми ударами соборного колокола, известившего католиков об утренней молитве. Растянувшись вдоль гранитной стены, посольство терпеливо дожидалось разрешения герцога Гвидобальдо Урбинского на въезд в город. Наконец согласие было получено: вороток, подчиняясь мускульной силе, скрипнул, приподнял зубчатые ворота, и головная карета Леонардо да Винчи, едва не задевая крышей заостренных концов поднятой решетки, неспешно въехала в город.

Разместившись в отведенных покоях, Леонардо прошелся по городу и был весьма удивлен его устройством – город поражал строгой планировкой и чистотой улиц. Но более всего его поразили герцогские голубятни, буквально взмывавшие над крепостными стенами. Присев неподалеку, он сделал небольшой рисунок. Мелкий дождик заставил его вернуться в гостиницу. Едва Леонардо скинул промокшую одежду, как пришел посыльный от герцога Урбинского.

– Герцог ждет вас, синьор Леонардо.

– Хорошо, я подойду без промедления, – заверил Леонардо да Винчи, поднимая со стула плащ.

Захватив небольшую клетку с голубями, укрытую черной непрозрачной тканью, Леонардо направился во дворец.

Прием состоялся в светлом тронном зале с высокими, едва ли не под самый потолок, узкими окнами. Герцог сидел на высоком дубовом троне, одетый в длинную черную мантию, украшенную вплетенными серебряными нитями. Был он молод, хорош собой, с тонкими аристократическими чертами лица и очень напоминал повзрослевшего ребенка. Однако щетина, редко пробивавшаяся на его скулах, свидетельствовала о том, что он давно перешагнул юношеский возраст. Оставалось только удивляться капризу судьбы, взметнувшей его на вершину власти. Крупные глаза, взиравшие на Леонардо с интересом, светились добродушием – весьма редкое качество для людей, облеченных властью. Властитель с лицом восторженного ребенка так и просился на холст – в его облике было что-то от стареющего ангела.

– Вот вы, оказывается, какой, Леонардо, – проговорил герцог Урбинский, доброжелательно улыбнувшись. – О вас сейчас говорят повсюду. Будто бы нет на свете проблем, которые вы не сумели бы разрешить: будь то строительство собора или конструирование военных машин. В любом своем начинании вы достигаете самых вершин. Уверен, что назначение вас в посольство тоже было не случайно. Так о чем пойдет речь, дорогой мой Леонардо?