Валерия Вербинина - Одна ночь в Венеции

– Весьма рада нашей встрече, – проговорила Амалия, которой было очень любопытно, для чего гордая Корнелли (а моя героиня уже успела заметить, что Елизавета по-своему горда) вздумала ее искать. – Я жду мою машину. Может быть, вас подвезти?

– Нет, не стоит, до Оперы не так уж далеко. Амалия Константиновна, я хотела бы с вами поговорить… если вы не возражаете.

– Разумеется, нет. Пожалуй, я немного вас провожу, чтобы вы не теряли время.

– О, так любезно с вашей стороны, госпожа баронесса.

– У вас не было неприятностей с комиссаром Папийоном? – спросила Амалия, когда обе женщины медленным шагом двинулись по улице.

– Неприятностей? – Корнелли вскинула тонкие брови.

– Я имею в виду из-за алиби, – пояснила Амалия.

– Ах, да! Комиссар дал мне понять, что такие вещи недопустимы, и я ответила, что в ту ночь в самом деле видела Мишу… Михаила Александровича под моими окнами. Так ли уж важно, входил он в дом или не входил?

– С точки зрения полиции – да.

– Вы меня удивляете, Амалия Константиновна. Вы ведь тоже, как и я, прекрасно знаете, что барон Корф никого не убивал.

– Знаю. Но полиции нужны доказательства. Иными словами, им нужен другой.

– Убийца?

– Да.

Елизавета зябко поежилась.

– Скажите, а если бы граф Ковалевский составил завещание в мою пользу, меня стали бы подозревать? – внезапно спросила она.

– Вероятно. Но почему вы спрашиваете? У него было такое намерение?

– Никогда, – твердо ответила балерина. – Он был из тех людей, которые живут только для себя. Что будет после их смерти, им в высшей степени безразлично. Нет, я хотела побеседовать с вами вовсе не из-за завещания.

– А из-за чего?

– У меня никак не выходит из головы наш прошлый разговор, – помедлив, призналась Елизавета. – Мы перебрали тогда всех знакомых графа и пришли к выводу, что никто из них не мог его убить. А ведь я хорошо знала Павла Сергеевича, и если бы у кого-то был мотив избавиться от него, мне бы это стало известно.

– Вот как?

Должно быть, в тоне баронессы проскользнуло нечто большее, чем простая вежливость, потому что Елизавета остановилась, вскинув голову.

– Я не знаю, что вы обо мне думаете, Амалия Константиновна, но уверяю вас, вы ошибаетесь.

В данный момент баронесса подумала, что последнее утверждение ее собеседницы крайне нелогично. Но спорить не стала.

– Мне известно, что говорят обо мне и о графе, – продолжала Елизавета, волнуясь все сильнее, – однако во всех этих сплетнях нет ни слова правды. Слышите, ни слова!

– Полагаю, – заметила Амалия с присущим ей хладнокровием, – теперь это уже не имеет значения.

– Имеет, – возразила балерина. – Еще как имеет! Потому что… потому что я никогда не была его любовницей.

Елизавета искоса поглядела на спутницу, словно ожидая возражений, но та молчала, предоставляя ей выговориться.

– Все случилось из-за того, что Мария Туманова оказалась для графа крепким орешком. Как я представляю себе теперь, до нее Павел Сергеевич первым оставлял женщин, которые ему наскучили. В случае же с Марией дело обстояло иначе, хотя внешне все выглядело так, словно он бросил ее. Но это неправда. Туманова водила его за нос, смеялась над ним, обманывала. Павел Сергеевич чувствовал себя уязвленным, и тут ему подвернулась я. Граф решил, что знаменитая балерина, звезда подходит для того, чтобы люди перестали толковать о нем и о Марии Антоновне.

– Толковать?

– Ну, вы знаете, в действительности никому до них дела не было. Но графу казалось, что все о них говорят. В этом смысле он был очень мнителен.

– И что, месье Ковалевский делал вам такие дорогие подарки, о которых шла молва, только из… дружбы?

– Называйте как хотите, – устало промолвила балерина. – Повторяю, я не была его любовницей, однако не мешала ему думать, что в любой момент могу ею стать.

– А не честнее было бы не иметь с ним дела вовсе? – прищурилась Амалия.

– Честнее, – не стала отпираться балерина. Дамы снова медленно шли по улице. – Но я не могла позволить себе иметь такого врага, как граф Ковалевский. Иначе он испортил бы мне жизнь.

– Потому что знаком со многими рецензентами?

– И не только с ними. Если бы в балете в расчет шел только талант, все было бы гораздо проще, Амалия Константиновна. Беда в том, что талант – только малая часть успеха, а любой успех прежде всего создается людьми.

– Вы собирались рассказать мне о своих подозрениях, – напомнила баронесса. – Сказали, что у вас появилась какая-то идея.

– Ах, да… – Елизавета провела рукой по лицу, собираясь с мыслями. – Возможно, мне пришла в голову глупость, но… В романах ведь постоянно пишут – убийства происходят в основном из-за денег, вот я и подумала, что это, вероятно, имеет значение.

– Что именно? – терпеливо спросила Амалия.

– Видите ли, граф Ковалевский застраховал свою жизнь, – объяснила балерина. – Не подумайте, что в мою пользу, вовсе нет! Просто однажды я случайно услышала его беседу по телефону…

– Это и впрямь интересно, – быстро произнесла баронесса. – А с кем он говорил, вы не знаете?

– Нет. Но разговор велся по-французски. Павел Сергеевич сказал, что страховка остается в силе и что он не желает ничего менять в ее условиях.

– А потом?

– Потом повесил трубку, обернулся ко мне и рассмеялся. Вот, мол, приходится отвлекаться на всякие глупости. Мне были безразличны его дела, но я из вежливости спросила, о чем, собственно, речь. Граф, конечно, решил, что я заинтригована, понес всякий вздор, а под конец добавил: «Подумать только, если я завтра попаду под фиакр, один человек получит такие деньги!»

– И о каких же деньгах шла речь?

– Прямо он не сказал, но я поняла, что о больших.

– Ковалевский не упоминал имя того, кто должен будет их получить?

– Нет.

– Даже намека не делал?

– Нет.

– И у вас нет никаких соображений на сей счет?

– Я уже сказала вам: уверена, что не я. Могу также добавить: наверняка и не его жена.

– Может быть, младший брат?

– Я знаю, мне не следует этого говорить, но… Павел Сергеевич был совершенно убежден, что переживет своего брата. Кроме того, у него с Анатолем были довольно напряженные отношения.

– Почему?

Елизавета вздохнула.

– Потому что Анатоль, если говорить откровенно, такая же ехидная гадюка, как и его старший брат. Только тот честнее, потому что никогда не притворялся добродушным. Когда Анатоль заболел, его характер сделался еще хуже… Нет, полагаю, граф не стал бы страховать свою жизнь в его пользу.

– В таком случае кто остается? Мария Туманова?

– Вряд ли, – с сомнением покачала головой Елизавета. – Они плохо расстались, и если бы такая страховка существовала, Павел Сергеевич сразу бы ее аннулировал.

Амалия задумалась. Если граф Ковалевский застраховал свою жизнь, то почти наверняка в пользу женщины. Жена, Мария Туманова и Елизавета Корнелли отпадают. Тогда кто же должен получить деньги? Какая-нибудь из его любовниц? Уж не Соланж ли Грюйер, то есть Бонту, случаем? Ах, как интересно! А может быть, у Ковалевского была вторая семья? И, возможно, даже ребенок на стороне?