С. Пэррис - Пророчество

— Он мертв? — еле выговорил я.

— Не знаю. Сядьте! — велел мне старший и, видимо, более опытный из стражей.

Он перевернул Фаулера на спину, надавил ему несколько раз на живот. Сначала никакой реакции. Стражник нажал посильнее, а затем приподнял Фаулера и силой посадил его, из безвольно приоткрывшегося рта хлынула вода, запенилась рвотой. Второй страж тем временем выгребал против течения обратно к пристани. Я успокоился, убедившись, что тонкая, но прочная нить все еще связывает Фаулера с жизнью. Стражи вытащили его на пристань и, общими усилиями поставив на ноги, поволокли во дворец.

Уолсингем задумчиво глянул им вслед:

— Он жив?

— Да, ваша милость.

Он удовлетворенно кивнул и подал мне затянутую в кожаную перчатку руку. Я кое-как выполз на причал, ноги не слушались. Я сел, рядом со мной присел на корточки Уолсингем, похлопал по плечу:

— Не знай я тебя, Бруно, решил бы, что ты подписал договор с дьяволом. Ничто тебя не берет. Да дьявол и не решился бы торговаться с тобой: побоялся бы, что ты его обойдешь.

Я попытался ответить, но толком не смог, слишком сильно меня трясло. Уолсингем с улыбкой сжал мое плечо и тут же отпустил.

— Да, я знаю, ты ни в дьявола не веришь, ни в Бога, — шепнул он. — Но ты снова показал себя молодцом, Бруно. Граф Лестер позаботится о тебе, а когда ты отдохнешь и согреешься, я хочу выслушать всю историю с начала до конца.

Он поднялся на ноги, но я ухватился за его плащ и снова притянул к себе.

— Я верю, что зло существует! — проговорил я сквозь выбивавшие дробь зубы. Лицо его было вровень с моим.

Министр коротко кивнул, поднялся и ушел. Страж, державший фонарь, протянул мне свободную руку, помог встать, закинул мою руку себе на плечо и повлек меня во дворец.

В Мортлейке деревья и изгороди вдоль реки высеребрены инеем, на фоне твердого синего неба выглядят словно декорации театра. Дорожка от реки наверх поскрипывает под ногами, схватилась от ночного мороза, кажется, будто следы ног и отпечатки колес прорезаны в сверкающем граните. Солнце висит низко, но светит ярко, бледным золотом заливая ландшафт и косую крышу дома. Красиво — а на сердце у меня свинцовая тяжесть, и, когда Джейн Ди распахивает передо мной дверь, я вижу на ее лице следы слез. Она торопливо обнимает меня и буквально вталкивает в дом.

— Поговорите с ним, Бруно! Меня он не слушает! — Голос ее срывается от волнения.

Я приостановился было, но потом решил не задавать ей вопросы, прямиком пройти к главе семейства.

Лаборатория пуста. Ни дыма, ни вони, не кипят котлы, не булькают реторты. Оборудование разобрано. Ди стоит возле рабочего стола, без разбора сбрасывая в открытый сундук книги. Я откашлялся, и он поднял голову, заулыбался так, что все лицо пошло глубокими морщинами.

— Бруно! — Он с неожиданным для его лет проворством перепрыгнул через ящик с бутылками, задел его ногой, но и внимания не обратил на стеклянный звон, кинулся обнимать меня, стиснул медвежьей хваткой.

— Смотрю, настроение у вас отличное! — заметил я (надеюсь, без лишней горечи).

— А как же иначе, друг мой? — Держа за плечи, он слегка отодвинул меня от себя и сияющими глазами заглянул в мои глаза. — Богемия, Бруно! Ты только представь себе! Прага! Даже ты в своих странствиях не добрался до Праги. Двор императора-философа, искателя тайных истин. Там никто не преследует и не судит людей, взыскующих древнего, не вошедшего в писания Отцов Церкви знания. Нет, таких, как мы, там чтут и всячески поощряют. — Он легонько встряхнул меня для пущей убедительности. — Император Рудольф — самый просвещенный в Европе правитель. Говорят, его двор полон редчайших чудес. Деревянные голуби, которые и впрямь летают и…

— Не уезжайте! — вырвалось у меня. — Зачем? Генри Говард сидит под домашним арестом, и скоро его переведут в тюрьму Флит, Фаулера будут судить за убийства фрейлин, вы вне подозрений.

— Сам знаешь, не так все просто. — Он потупился, радость его угасла. — Вчера ко мне наведался секретарь графа Лестера.

— Чего он хотел?

— Принес мне подарок королевы. Сорок червонцев.

— Так вы по-прежнему в фаворе! — просиял я.

— У нее — да. — Доктор Ди подергал себя за бороду. — Но никак не у Тайного совета. Нет, Бруно, то был прощальный подарок, и я был бы глупцом, если бы превратно его понял. Залог ее доброго ко мне расположения, но в то же время и награда за то, что я не доставлю ей хлопот, уеду сам. После этих событий Бёрли издаст еще более строгие законы против астрологов и всех, кто занимается прорицаниями. Королева не сможет больше открыто покровительствовать мне. Она предложила мне выход, и я с благодарностью ухватился за него. Мне пятьдесят шесть лет, Бруно, а тут такой шанс! — Ему удалось вернуть звенящую ноту энтузиазма в голос.

— Но как же… — Я повел рукой вокруг.

«Как же я?» — рвалось с языка, и я проклинал свой эгоизм. Лондон без Ди, а с Сидни общаться не велено — горестное одиночество еретика на чужбине. При виде разоренной лаборатории, книг, сброшенных в сундук, я понял, как мне будет недоставать учителя.

— Как же ваши книги? — пробормотал я наконец.

— Брат Джейн переселится сюда, присмотрит за библиотекой, — отмахнулся он. — И ты, Бруно, пользуйся ею по-прежнему, даже и не сомневайся.

На языке вертелся вопрос, считает ли и Джейн это замечательным шансом: поднять всю семью с места и отправиться с двумя малолетними детьми на другой конец Европы. Ответ на этот вопрос я прочел еще в дверях, на лице Джейн, а вот как она хотела, чтобы я повлиял на ее мужа? Доктор Ди прав: все еще бродят страшные слухи об убийствах при дворе, все еще распространяются апокалипсические пророчества, и правительство должно действовать сурово, чтобы восстановить порядок. Выхода у Джона Ди нет, новые законы заведомо будут для него неблагоприятны, а так Елизавета высылает своего астролога, сохранив и жизнь, и имущество, и репутацию. И сам он молодец, что принимает изменения как счастливое начало нового периода в жизни — я уже семь лет пытаюсь приучить себя именно так относиться к различным превратностям судьбы, но с каждым днем это дается все труднее. Ностальгия настолько остра, что все преимущества Англии — книги, возможность писать, отсутствие страха перед инквизицией — не заглушают тоски по дому.

— Иди сюда. — Ди поманил меня за собой в кабинет, где в начале этой повести я стоял подле него, когда Нед Келли общался с миром духов.

Здесь тоже все оборудование разобрано, складывается в сундуки для дальней дороги. Магический кристалл и восковые печати уложены в красивую шкатулку, накрытую алым шелком, подле нее стопка тетрадей и дневников.