С. Пэррис - Пророчество

— Разве Мария Стюарт когда-нибудь бывает довольна? — возразил я, следя за тем, как взгляд дешифровщика с легкостью проникает в содержание письма, перехваченного на пути от лорда Генри Говарда к Фрэнсису Трокмортону, который вновь снаряжается ехать в замок Шеффилд.

Не имея чем занять руки, я взял со стола Фелипса комок воска для печатей, повертел, положил на место. В уголке той же комнаты Дюма торопливо переписывает письмо Кастельно Марии. Копия останется у Фелипса, а оригинал тоже надо передать Трокмортону. Бедный писец скрипит пером, точно мышь в норе, — страшно ему, безысходно. Фелипс не глядя протянул руку и сдвинул воск на положенное место — на волосок влево от того, куда его положил я, да еще и языком прицокнул в досаде. Взял со стола книгу, торопливо пролистал страницы, сверяя с ними числа на листке. Я успел разобрать название: тот самый трактат Генри Говарда, разоблачающий лжепророчества.

— Интересное чтение?

Фелипс слегка приподнял голову — ровно настолько, чтобы одарить меня пренебрежительной усмешкой.

— Это шифр, — пробурчал он, как будто не желая тратить свои усилия на столь тупого, как я, человека. — Книжный шифр. Самый распространенный. Потому он и посылает ей экземпляр. Видите, цифры идут рядами по три? — Он повернул лист так, чтобы я мог увидеть ряды цифр и узнать скупой почерк Говарда. Значки зябко теснились друг к другу. — Страница, строчка, слово. Ясно? Тот, кто не знает, на какую книгу опирается шифр или не располагает собственным экземпляром, ничего не поймет. И разгадать шифр методом подбора теоретически нереально, ведь можно каждый раз обозначать одно и то же слово по-разному. Вот только Говард — лентяй. Некоторые слова он все время обозначает одинаково, вместо того чтобы поискать их на других страницах. Сильно облегчает мне работу.

— Вы что же, наизусть запомнили эти обозначения?

— Большинство из них — да.

Если Фелипс и расслышал в моем голосе нотки восхищения, он никак не дал этого понять, незаметно в его манере держаться и каких-либо признаков гордыни. Он попросту констатирует факты. Ниже склонившись над письмом, свободной рукой он продолжает листать книгу.

— Некоторые слова придется перепроверить по книге, но общий смысл я уловил: Говард пишет, что о кольце ему ничего не известно. Очевидно, Мария послала ему ценный перстень, наследство своей матери, с семейной эмблемой. В шкатулке, отделанной зеленым бархатом. Она велела ему запечатывать послания этим перстнем, чтобы она была уверена в их подлинности, но Говард уверяет, будто не получал от нее ни шкатулки, ни кольца. Судя по обмену кольцами, их можно принять за обрученных. — Фелипс испустил странный, лающий смешок — звук, явно непривычный для его глотки.

— Говард не получал перстня, — пробормотал я, и вновь лихорадочно заработал мозг.

Кольцо, посланное Марией как любовный или политический залог Говарду, попало к Сесилии Эш от ее поклонника — речь, несомненно, идет об одном и том же кольце. Но если так, то кто же даритель? Если вся переписка шотландской королевы с Говардом проходит через французское посольство, то посылку с кольцом могли перехватить до того, как она попала к Говарду (например, кольцо присвоил Трокмортон или кто-то в Солсбери-корте), либо Говард лжет Марии, и он сам и отдал кольцо Сесилии. Он сам или его племянник, ведь я уже отметил, насколько он подходит под описание «красивого и знатного» поклонника Сесилии, о коем мне поведала Эбигейл. И все же я в недоумении качал головой: главная проблема так и не решена. Зачем Сесилии отдали кольцо, которое напрямую указывало на участников заговора вокруг Марии Стюарт? Это выглядело как предательство.

В комнате вдруг наступила тишина. Я оглянулся: Дюма прекратил писать и уставился на меня. Лицо бледное, мученическое, глаза пуще прежнего выкатились из орбит. Я вопрошающе приподнял бровь, и он ответил мне движением губ: «Время».

Он прав, подумал я: ему пора бежать с письмами к Трокмортону, а меня ждет в «Митре» Фаулер. В задней комнате у Фелипса мы стараемся работать как можно быстрее, но всегда остается опасность, как бы кто-то из Солсбери-корта не подглядел нашу встречу с Дюма у Ладгейт и не стало бы известно о нашем кружном пути через весь город в Лиден-холл. Опасность тем более возросла теперь, когда за мной, в чем я практически уверен, кто-то следит. Мы и так потеряли утро — большое спасибо Мари де Кастельно с ее ужимками, — а я еще собирался заглянуть в Мортлейк и либо поговорить с Недом, либо выяснить, куда он подевался. Фелипс, мне показалось, тоже замер и прекратил читать. Я легонько кашлянул, но дешифровщик лишь сморгнул и ответил:

— Сейчас-сейчас.

Он не сводил при этом взгляда с листка бумаги, и я догадался: заучивает наизусть последовательность цифр. Хотел бы я выяснить подробности его метода запоминания, однако не решился ему мешать. Быстро записав нужные ему сведения, Фелипс сложил письмо Говарда и достал инструменты другого своего ремесла — мастера по подделке печатей: бруски воска, свечу, небольшие ножи с серебряными лезвиями, иные тоньше кончика пера. Покрутил бруски воска в руках, подбирая точный оттенок — как на старой печати. Я завороженно следил за ловкими движениями рук: проворные пальцы соединили края сломанной печати, подержали ее над огнем и добавили ровно столько воска, чтобы восстановить печать, не оставив ни трещинки на ее поверхности, не потревожив проходившую под воском нить. В этот критический момент хватило бы одного неосторожного движения, и печать Говарда оказалась бы повреждена так, что не удалось бы утаить следов вскрытия; уж подозрительный взгляд Марии не пропустил бы таких признаков измены. Я затаил дыхание, замер, стараясь не шелохнуться, не издать даже тишайшего звука, страшился отвлечь Фелипса, но тому, похоже, и дела не было до окружающего мира. На редкость тонкие и ловкие пальцы для столь неуклюже сбитого человека, белые, длинные, словно у белошвейки, маленьким ножиком подправляли мягкий воск, покуда Фелипс не остался вполне удовлетворен своей работой. Тогда он уложил письмо в пакет из непромокаемой ткани, который Дюма спешил доставить Трокмортону.

Краем глаза я видел, как ерзает Дюма: бедняге не терпелось тронуться в путь. Он отдал Фелипсу переписанную копию, а оригинал письма тоже уложил в пакет — дешифровщик и тут восстановил печати. После этого Фелипс выпустил нас через черный ход и пожелал нам доброго дня, как всегда, глядя в землю и передергивая неловко плечами.

Мы прошли через двор в проулок, а по нему добрались до маленького кладбища при церкви Святой Екатерины Кри. Холодный порыв ветра бросил нам в лицо капли дождя, Дюма затрясся и никак не мог унять дрожь — она шла изнутри его тощего тела. Очень уж он был напряжен и напуган; когда мы вышли на улицу, подняв повыше воротники, мимо проскочил какой-то мальчишка и Дюма всполошенным кроликом аж подпрыгнул и вцепился в мой рукав.