Валерия Вербинина - Сапфировая королева

Переступив через труп Сивокопытенко, Груздь направился туда, где оставил свой саквояж, подхватил его и вышел, тщательно заперев за собой дверь. Убедившись, что никого поблизости больше нет, старик размахнулся и забросил револьвер в кусты (поскольку в те времена криминалистика пребывала в зачаточном состоянии, ростовщик мог не беспокоиться об отпечатках пальцев, о существовании которых тогда никто не подозревал).

Свернув на улицу, Груздь увидел извозчика, на котором подозрительная Пульхерия Петровна – на горе себе – вернулась со своим любовником. Извозчик ждал господ, которые обещали скоро вернуться, но Груздь успокоил его словами, что заплатит вдвое, и велел как можно быстрее отвезти себя на вокзал.

А тела так и остались лежать в лавке, куда несколько раз стучались бедняки, по привычке пришедшие заложить вещи. Но табличка на входной двери гласила: заведение закрыто, и, повздыхав и потомившись, а также помянув про себя недобрым словом заезжую даму, которая установила в их городе совсем уж невыносимые порядки, посетители уходили домой.

Меж тем заезжая дама (вернее, исполняющая ее роль горничная Дашенька) отбивалась от комплиментов полицмейстера, который возносил хвалу ее красоте, ее душевным качествам, а также украшающим ее бриллиантам. Поблизости находился и маэстро Бертуччи, и каждый раз, когда де Ланжере выходил на новый виток беспардонной лести, у маэстро почему-то так и чесались руки его прирезать.

А напротив гостиницы «Европейская», в заведении Розалии Малевич король дна держал военный совет. Содержательница борделя уже донесла ему о том, что Рубинштейна не удалось перетянуть на их сторону, а Вася пересказал свой разговор с баронессой Корф.

Выслушав их, Хилькевич задумался.

– Может, пришьем игрока? – небрежно предложил граф Лукашевский. – А то он больно дерзок, по правде говоря.

– Пришить ума не надо, – проворчал Хилькевич, насупясь, – вот вернуть обратно будет трудновато.

Это были слова из какой-то пьески, в которой он когда-то играл главного злодея. Впрочем, кроме данной реплики, в пьесе не было ровным счетом ничего занимательного.

– Где Груздь? – спросил король дна.

Жорж ответил, что за Груздем посылали два раза, но он как сквозь землю провалился – лавка заперта, и никто изнутри не отзывается.

– Мозет, он вообще збезал? – предположил Вань Ли в порыве вдохновения.

– Макар Иваныч-то? – буркнул Пятируков. – А с чего ему бегать?

Вань Ли ничего не ответил, съежился и сунул руки в широкие рукава своей китайской одежды.

– Повтори-ка еще раз свой разговор с баронессой, – потребовал Хилькевич у Васи.

И Херувим повторил, что Амалия по-прежнему требовала выдачи Валевского и драгоценностей, что их ультиматум не произвел на нее никакого впечатления и что дама считает, будто они покрывают поляка, который с ними поделился.

– Интересно, – буркнула Розалия, – почему она уверена, что парюру спер именно Валевский? Ведь вроде нет никаких доказательств.

– Она сказала так: «Его работа, совершенно точно, можете даже не сомневаться», – подал голос Вася. Солнце зажигало в его волосах золотые нити, и молодой человек был в то мгновение столь хорош, что королева борделей поглядела на него и, не удержавшись, вздохнула.

– А ты что скажешь, Жорж? – неожиданно спросил Хилькевич у ее спутника. – Можешь даже в рифму.

Сутенер поднял голову. В его глазах мелькнуло удивление – прежде король дна никогда не интересовался его мнением.

– Я полагаю, мы толком ничего не знаем, – проговорил он. – И можем строить любые теории по поводу этой истории. Может, баронесса ищет драгоценности в самом деле и считает, что мы мешаем ее цели. А может, ее цель совсем в другом, но мы-то тут при чем? В конце концов, мы жили мирно, вели себя смирно, почти никому не мешали и место свое знали. А если мешали, зачем присылать к нам даму из столицы, когда достаточно одного приказа? Для Петербурга мы не те лица, с которыми станут церемониться сразу.

Пятируков открыл рот.

– Складно врешь! – только и мог выговорить он. – Ей-богу, складно!

– Ты повторяешь ее слова, – вздохнул Хилькевич. – И ты хочешь, чтобы я им поверил?

– В чем-то Жорж прав, – буркнула Розалия. – Зачем мы Петербургу, в самом деле?

– Вы забываете пло плиезд оцень высокого лица, котолое долзно сколо появиться в насем голоде, – неожиданно подал голос китаец.

– Что? – Граф Лукашевский озадаченно нахмурился.

– Вань Ли, – медленно проговорил Хилькевич, – так ты имеешь в виду…

– Приезд царя, – закончила за него Розалия. – Так что, они решили к монаршему визиту очистить город от нежелательных граждан? – У мадам вырвался смешок, но, не ограничившись им, она витиевато выругалась.

Хилькевич театральным жестом воздел руки к потолку, разрисованному аляповатыми Венерами и Марсами.

– Ну надо же! – И вслед за тем ухитрился выругаться еще более замысловато, чем его соратница.

Граф Лукашевский выронил тросточку, которая со стуком упала на пол. Вася заморгал глазами. Пятируков глазами не моргал, а лишь одобрительно уронил «о…».

– Господа, – вмешался Жорж, который, похоже, один сохранил хладнокровие, – можно много кого послать по матери, но мы все-таки говорим о российском императоре. Каждый имеет право на свое мнение, но все же – чуть больше уважения. Мы как-никак честные воры и сутенеры, а не какие-нибудь бомбисты и террористы.

Граф Лукашевский поморщился. Будучи польским дворянином, хоть и самозваным, он считал, что имеет право относиться критически к российскому самодержцу. Впрочем, в данный момент его куда больше занимало другое.

– Одним словом, поскольку о визите царя давно уже известно и о нем не писал только ленивый, – подытожил Антонин, – за некоторое время до него к нам прислали эту особу. Особа ознакомилась с положением дел в городе, сочла, что мы слишком сильны и что наше присутствие оскорбит… ну, допустим, монаршее самолюбие, а потому принялась нас изничтожать. Так? Или не так?

– По-моему, – несмело заметил Вася, – очень даже складно выходит.

– Вроде бы все логично и вполне прилично, – согласился Жорж, поразмыслив. – За одним исключением: ни о царе, ни о его визите сюда не было сказано ни слова, ни полслова, господа. С самого начала только о Валевском шла речь, который здесь скрывался, избегая встреч.

– Жорж, Жорж… – покачала головой Розалия. – Честное слово, иногда ты бываешь просто невыносим со своими стихами! Хотя в чем-то ты прав. Уже когда Агафон стянул кошелек приезжей дамы на вокзале, записка в нем назначала Виссариону встречу. И сразу же речь зашла именно о Валевском.

– Вы предлагаете мне верить заезжей даме, которой не доверяет даже шулер Рубинштейн? – поднял брови Хилькевич. – Он же ясно сказал, что Валевский для нее не может представлять интерес.