Чарльз Паллисер - Непогребенный

– При всем моем почтении, сэр, то же относится и к гипотезе, что убийца – Перкинс.

– Если не Перкинс, то кто, по-вашему, совершил убийство?

Публика затаила дыхание. У сержанта задвигались на скулах желваки. Обведя взглядом зал, он произнес наконец:

– Нет, сэр, не могу сказать.

– Тогда не думаю, что стоит еще тратить время на отрицание очевидного, – заключил коронер и тут же отпустил полицейского.

Я гадал, знает ли сержант о брате и не пришла ли ему в голову та же цепь догадок, что и мне: посетитель был тем самым таинственным братом, что объясняло как поиски завещания, так и его исчезновение, а изуродованное лицо жертвы свидетельствовало о том, что убийца был близким человеком, имевшим с убитым свои счеты. Но все лее некоторые детали не сходились. Зачем старый джентльмен разыскивал завещание? Собирался доказать брату, что все свое состояние завещает фонду? Что, если брат пришел в ярость, задушил его и затем в придачу изуродовал свою жертву топором? А после этого завладел завещанием? Хватило бы на все это получаса между половиной шестого и шестью?

А может быть, мистер Стоунекс потому-то и искал завещание, что хотел поместить его в безопасное место, боясь своего брата, который при отсутствии завещания становился наследником? В таком случае, не успел ли он до прихода убийцы перепрятать документ?

Следующим был вызван для дачи показаний мистер Эппл-тон, высокий и худой человек с сутулой спиной и длинным напряженным лицом, подтвердивший, что видел Перкинса у двери убитого минут в тридцать пять шестого.

– Почему вы так уверенно называете время? – спросил коронер.

– Все очень просто. Я шел из собора, где в пять началась вечерня. Перед самым началом службы регент сказал мне, что не явился один из мальчиков певчих. Этот мальчик и прежде несколько раз прогуливал службу. Нигде его не найдя, я отправился к новому дому настоятеля.

– Почему?

– Я знал, что у него с мистером Стоунексом завязалась как будто дружба, и, естественно, я задался вопросом, какого рода интерес мог питать пожилой джентльмен к неоперившемуся юнцу.– Когда шепот в зале стих, он продолжил: – Я чувствовал, что мой долг – расследовать это дело. Я шел с площади и, встретив на задворках дома старую женщину, спросил, не видела ли она мальчика в форме школы певчих. Она сказала, что минуту-две назад видела такого с той стороны, у парадной двери. Я обогнул дом, мальчугана не обнаружил, но заметил официанта из гостиницы «Ангел» – теперь я знаю, что это арестованный, Перкинс; он стоял и стучался в дверь. Тут я взглянул на часы, так как хотел вернуться в собор к окончанию службы, приблизительно в двадцать минут шестого, и поговорить с регентом, пока он не ушел. Я увидел, что в запасе у меня всего-навсего четыре минуты.

– Так это случилось без двадцати четырех минут шесть?

– Совершенно точно.

– Кто была эта женщина? Ее вызвали свидетелем?

– Я ни разу не видел ее, ни прежде, ни потом, и поэтому ничего не смог сказать о ней полиции.

– Благодарю вас, мистер Эпплтон.

Затем два констебля привели на свидетельское место задержанного, Перкинса, и все время, пока он давал показания, стояли рядом, по обе стороны.

– Я разрешил вам свидетельствовать в последнюю очередь, – проговорил коронер, – чтобы вы могли ответить на все уличающие вас показания, если, конечно, сумеете. Должен вас предупредить: ваши дела складываются не лучшим образом. Вы пока не под судом, моя главная цель – выяснить, как умер мистер Стоунекс. Однако если присяжные вынесут вердикт, что свидетельские показания указывают на вас как на виновника, против вас будет выдвинуто обвинение и вы будете привлечены к суду. Понятно?

– Да, сэр.

– Если вы сможете прояснить дело, сказав правду, это пойдет вам на пользу, так как, должен заметить, особенные подозрения вызывает ваша манера многократно менять показания. Ну что ж, для начала вернемся к тому моменту, когда вы принесли старому джентльмену обед. Вы говорили майору, что нашли записку от мистера Стоунекса о пакете, который был спрятан у вас дома. Вы продолжаете утверждать, что так оно и было?

– Да. Только он не был спрятан; я убрал его в буфет от греха подальше и не вскрывал, а о крови мне ничего не известно.

– Расскажите присяжным, что случилось в четыре часа, когда вы пришли в новый дом настоятеля.

– Прежде всего меня удивило, что он не отозвался на мой стук в парадную дверь. Там была записка: «Входите». Я дернул дверь, и – да – она оказалась незапертой. Я оторопел: такого никогда раньше не бывало. У кого бы, а уж у мистера Стоунекса двери были всегда на замке.

– Итак, вы вошли. Что случилось затем?

– Я, как всегда, выложил обед на стол. А потом увидел послание.

– А, знаменитое послание. Давайте-ка полностью проясним этот вопрос. При первой беседе оно не всплывало и вообще вы отрицали, что возвращались в дом в половине шестого. Впоследствии, когда мистер Эпплтон проинформировал полицию, что видел вас в это время у парадной двери, вы перестали запираться, но сослались на записку, обнаруженную вами в четыре. О пакете вы по-прежнему молчали. Затем при обыске у вас находят пакет, и вы сознаетесь, что взяли его, однако опять ссылаетесь на некое послание. Я правильно излагаю факты?

– Да, сэр. Я свалял дурака, не сказав вам правду сразу же, но я думал, мне никто не поверит. Уж очень это было похоже на вранье.

– Все зависит от этого послания. Оно у вас? Он широко открыл глаза.

– У меня?

– Ну да, да. Оно у вас, это знаменитое послание? Уходя, вы забрали его с собой?

– Нет, сэр. Как бы я мог, сэр?

– А вы не подумали о том, что оно послужит оправданием, если вас обвинят в присвоении имущества старого джентльмена?

– Я не мог, сэр. Оно было написано мелом на школьной доске.

– Ах вот как? Мелом на школьной доске? Что же, мистер Стоунекс учился читать и писать?

Присяжные и зрители засмеялись, но я к ним не присоединился. Внезапно я вспомнил инцидент, о котором до этого начисто забыл. Когда мы приступали к чаепитию, наш хозяин рассеянно стер надпись с грифельной доски, стоявшей на пристенном столике. Не значило ли это, что и весь рассказ Перкинса правдив?

Передо мной лежали все фрагменты головоломки, но я не мог составить из них картину. Прежде я выработал гипотезу с неизвестным братом, но как же тогда послание и пакет? Надпись мелом и пакет заставляли предположить, что мистер Стоунекс сам готовил ловушку для Перкинса. Я не исключал, что старый джентльмен на это способен, поскольку помнил, как он перед самым нашим уходом хладнокровно оправдывал возможность убийства. Однако жертвой пал он сам, и убийца, кто бы он ни был, кипел такой яростью, что до неузнаваемости изуродовал лицо покойника.