Вячеслав Каликинский - Агасфер. Чужое лицо

Доставая папиросы, Агасфер краем глаза наблюдал за реакцией японца – тот явно напрягся, однако не вскочил с места, даже не пошевелился.

Однако Агасфер хорошо помнил мгновенную реакцию Ямады в ночной схватке с проходимцами, когда тот провожал его на пристань поста Дуэ. И поэтому посчитал, что время для главного вопроса и разоблачения еще не настало.

«Надо, чтобы японец привык, что я постоянно запускаю руку в этот ящик», – подумал он и сказал:

– Наши люди сжились с вами. Они не видят в вас врага. Однако меня удивило то, что вчера вы фактически рискнули раскрыться перед охотником Жердяевым. Он проводил вас к тайнику. После этого Жердяева никто не видел. Вы убили его?

– А вы как полагаете, господин Берг?

– Мне понятны ваши чувства, Ямада-сан! – Агасфер снова достал папиросы и даже понюхал пачку – перед тем, как бросить обратно в ящик стола. – Рискну предположить, что вы решили уничтожать эту «шваль» Жердяева лишь потому, что чувствуете приближение своего часа.

– У японцев есть поговорка, точный смысл которой можно перевести примерно так: хитрость и предусмотрительность может помочь даже одному воину справиться с пятью дюжинами врагов. Могу сообщить вам, что шестеро добровольцев, которых вы и старый шотландец Демби благословили записаться в добровольцы и отпустили, никогда не будут сражаться с японцами! Я отравил продукты, которые они взяли с собой.

– Вот оно что… Жаль, что я не догадался о ваших подлых замыслах раньше! Но теперь уже поздно, полагаю…

– Господин Берг! Я присягал своему императору на верность и не имею права бездействовать в отношении тех, кто представляет для его солдат даже небольшую угрозу!

– Благодарю за откровенность… А ведь вы, господин Ямада, жили здесь с этими людьми долгое время, ели с ними за одним столом…

Ямада упрямо наклонил голову:

– Это вопрос морали, господин Берг. Он несравним с кодексом чести японского солдата, принимавшего присягу императору. После нашего нынешнего откровенного разговора я уже не могу, к сожалению, гарантировать безопасность для вас и вашей семьи. Не могу – потому что вижу, что в вас ошиблись! Вы не друг великой Японии!

В каморке наступило тягостное молчание. Прервал его снова японец.

– Вы меня удивляете, господин Берг! – Он выпрямился на стуле и даже закинул ногу на ногу. – Почему вас волнует судьба шести бесполезных для Японии отщепенцев, а не ваша судьба?

– Потому, что они – русские! Мои соотечественники, мои товарищи!

– Долг – превыше всего! – напыщенно произнес японец, бросив короткий взгляд на коробочку, которую однорукий варвар, явно нервничая, не выпускал из пальцев и снова сунул в ящик стола.

– Значит, вы без жалости убили Жердяева, а еще раньше отравили продукты! – рука Агасфера плотно обхватила рукоятку маузера. – И видимо, лейтенант Такахаси Каору считает это цивилизованным способом ведения войны?

– Вот как! – услыхав свое настоящее имя, японец впервые удивился. – Вы и в мой саквояж успели залезть, господин барон? Мне придется переписать кое-что из вашей характеристики…

Закончить японец не успел: прогремели выстрелы. Агасфер стрелял в него, не вынимая пистолета из ящика стола. Три пули, попавшие в левое предплечье и грудь, отбросили японца назад. Однако, даже будучи серьезно раненым, он не потерял самообладания. Падая, японец успел вытащить откуда-то из-за воротника нечто похожее на стальную звезду с ладонь величиной и попытался метнуть ее в Агасфера. Но тот уже вскочил на ноги с маузером в руке. Четвертая пуля вошла Ямаде в левый глаз, и боевая четырехлепестковая звезда «сюрикен» упала на стол перед Агасфером.

Агасфер присел на корточки и, положив дымящийся маузер на пол, пощупал сонную артерию на шее японца. Затем выпрямился, закрыл дверь в конторку, вышел из цеха и быстрым шагом направился к Демби, неся в руке «сюрикен».

Опустив подробности, он сообщил ему главное: продукты, которыми фактория снабдила добровольцев, отравлены. А японца он был вынужден застрелить.

– Георгий Филиппович, надо срочно посылать гонца вслед за отрядом! Кого-нибудь из охотников, я думаю…

– Вчера вечером и сегодня утром я глаз не спускал с вашего японца, – пыхнул трубочкой Демби. – И выходит, совершенно напрасно! Он действительно помогал таскать мешки с мукой и упакованное мясо к баркасу. Чертов самурай! Насчет гонца вы правы: отряд надо попытаться догнать… Я отправлю Борзенко, он мужик проворный и хорошо знает местность. Действуем!

( зима 1894 г., о. Сахалин)

Загремел дверной замок, послышалось недовольное бормотанье вертухая. Завизжав обледенелыми петлями, дверь камеры широко распахнулась. Сонька Золотая Ручка, не открывая глаз, поглубже зарылась в постеленное на нарах тряпье, натянула тулуп до самого носа, пытаясь согреть дыханием охватывающие запястья браслеты кандалов. Но браслеты были тяжелы [110], одиночная камера почти не отапливалась, и холод от металла оков проникал в кровь, вызывая дрожь во всем теле…

Клубы морозного воздуха мгновенно заполнили маленькую камеру, вытесняя жалкие остатки тепла, скопившиеся с вечера. Не вылезая из-под тулупа, Сонька грубо, по-мужски выругалась:

– Чего надо, мать твою так и раз эдак? Дома, небось, дверь зимой прикрываешь, начальничек сраный! Опять фотографироваться? Шоб вы все подавились этим аппаратом, как я вашей пайкой!

Надзиратель хихикнул:

– Арестованная Блювштейн, на выход! С вещами, в канцелярию – марш!

– Куда меня переводят? – Сонька по-прежнему лежала неподвижно.

– Там скажут, не задерживай! Али хворостину взять, чтобы пошевеливалась?! – пригрозил надзиратель.

– Шоб вам всем сдохнуть, а тебе первому! – Сонька с кряхтением стала выбираться из своего теплого гнезда. Надела поверх двух платьев и халата с бубновым тузом – все это она не снимала с осени – тулуп. Потуже замоталась в него, подняла воротник и неверными шагами пошла к выходу.

В тюремной канцелярии навстречу ей поднялся незнакомый чиновник. Остановил жестом Соньку, кивнул куда-то в сторону:

– Сначала к кузнецу, мадам!

Повернувшись, она увидела кузнеца. Сколько раз этот же кузнец вместе с ней принимал участие в фотографировании…

– Тулуп снимай и садись, кума, на пол! – весело поприветствовал ее кузнец. – Сымать сейчас твое «украшение» стану. Солдат-то не надо звать, чтобы держали? Клади левую руку на наковальню!

Выбив зубилом и тяжелым молотком заклепку, кузнец велел переменить руку. Еще два удара – и вторая заклепка, зазвенев, отлетела на пол. Кузнец взял щипцы, слегка разогнул браслеты, и Сонька, наконец, вынула из них вялые, ставшие непослушными руки.

– Вставай, кума! Со свободкой тебя, как говорится! – кузнец легко поднял Соньку за шиворот, толкнул к столу начальства. – Спасибо хоть бы сказала…