Вячеслав Каликинский - Агасфер. Чужое лицо

Сонька рассматривала свои руки как нечто чужое, инородное, как сквозь сон слушала бубнеж незнакомого тюремщика:

– Арестованная Блювштейн, слушай внимательно: согласно распоряжению его высокопревосходительства Приамурского генерал-губернатора, генерала от инфантерии Гродекова и приказу по управлению островом Сахалин его высокопревосходительства губернатора Сахалина Ляпунова срок твоего заключения под стражу отменен с сего дня… Учитывая тяжесть понесенного наказания и глубокое раскаяние в содеянном, согласно жалобам и всеподданнейшим заявлениям вышеупомянутой Блювштейн, его высокопревосходительство губернатор Сахалина соизволил издать распоряжение за нумером… о досрочном перечислении ссыльнокаторжной Блювштейн в категорию ссыльнопоселенцев… Довести до сведения упомянутой Блювштейн, что при условии ее примерного поведения и отсутствия нарушений Уложения о наказаниях срок ее пребывания в упомянутой категории без права выезда с острова Сахалин может быть значительно сокращен. Выдать Софье Блювштейн полагающееся денежное довольствие за фактическое пребывание под стражей в размере 11 рублей 20 копеек. Подписано: губернатор острова Сахалин Ляпунов, правитель канцелярии военного губернатора Марченко… Ты все поняла, Блювштейн?

Помолчав, Сонька, не поднимая головы, глухо спросила:

– Я могу идти?

– Да-да, разумеется! Тока распишись – здесь и тута. Причитающееся тебе денежное довольствие, согласно этому распоряжению, получишь у артельщика канцелярии. Свободна, Блювштейн! Свободна, я тебе сказал! – повысил голос до крика тюремщик: – Пошла отсюда!

По улицам поста мела злая низовая поземка, искала в тряпье малейшую щелочку, чтобы забраться под одежду, застудить, заморозить человека…

Запахнув тулуп, обмотав голову тряпьем, сгибаясь под порывами ветра, Сонька не шла – ползла к Шурке-Гренадерше. Доковыляла, принялась стучать в дверь ногами в стоптанных «котах». Стучать пришлось долго, наконец, в сенях что-то громыхнуло, звякнуло.

– Кого там носит? – послышался Шуркин недовольный голос.

– Открывай, Шурка!

Загремели засовы, дверь приоткрылась, в щели показался моргающий Шуркин глаз и прядь седых волос.

– Носит вас… Иди своей дорогой, убогая! Самой жрать нечего, Бог подаст!

– Шурка! – Сонька из последних сил заколотила в доски правым кулачком – левая рука пугающе болталась как тряпка. – Это же я, Софья…

– Сонька? – Дверь приоткрылась пошире, затем и вовсе распахнулась. – Софочка Ивановна, Господи, а я тебя и не узнала! Заходи, заходи, родная! Совсем постарела, Господи! Не признала я тебя ведь поначалу – что тюрьма с человеком делает-то! Выпустили, никак?

– Выпустили, – Сонька протиснулась мимо все еще сомневающейся Шурки, хотела доковылять до табурета – не смогла, рухнула кулем на пол.

Охая и причитая, Гренадерша подняла Соньку, сняла с нее тулуп и тряпье, усадила, кинулась растапливать печь и греть воду.

– В баньку бы тебя, Софочка Ивановна! Дух от тебя тюремный, чижолый, аж задохнуться можно… Да где ж ее взять, баньку-то с травками? На соседней улице, у поселенца Ермилова банька есть – так без полтинничка не пустит, сквалыга! Ничо, я чичас воды нагрею, дома помоемся как смогем!

– Есть деньги… Возьми в тулупе узелок, выдали вспомоществование… за тюрьму с кандалами… Попроси, пусть Ермилов твой баньку истопит – может, отойду… И тулупчик подай – зябко мне, Шурка…

Продолжая причитать, Шурка цепко схватила деньги, сунула полтора рубля за пазуху, убежала. Велела ждать – будто Сонька куда-то уйти была сейчас способная! Так и продремала до прихода Гренадерши на табурете, закутавшись в тюремный тулуп.

Шурка скоро вернулась, затормошила Соньку, снова стала одевать да в тряпье кутать. Повела в баню.

Там пришлось подождать в теплом предбаннике, пока баня прокалится – Сонька не возражала и уснула, свернувшись в калачик в немыслимом после сырой камеры тепле.

Отмыла Шурка жиличку свою, отхлестала вениками таежными – березовым, хвойным, дубовым. Два раза на снег голую выводила – и снова в парную запихивала. Пошептавшись с Ермилихой, одолжила у нее самодельные санки, на которых та воду с родника возила. Погрузила на них закутанную до бровей спящую жиличку, увезла к себе. Заставила выпить кружку кедрового настоя на самогоне и уложила спать.

Утром Сонька проснулась, словно толкнул кто. Не то чтобы совсем здоровая, с ясной головой, слегка отошедшая от тюремной стылости. Попробовала посгибать руки – боли почти не чувствовалось, если не считать левой, по-прежнему вялой и словно чужой. И трясучка-лихоманка прошла, выбила ее вчера Шурка вениками да горячей водой. Хотела подняться – Шурка заглянула в комнату, не позволила: лежи, Софочка Ивановна! Не пришла еще твоя пора, успеешь, набегаешься… Спросила позволения денег на курочку да на телятину взять. Сонька денег дала, велела узнать – что в каторге творится? Знают ли там об ее, Сонькином, освобождении, не придут ли варнаки требовать то, что не успели отобрать?

Убежала Гренадерша, дав Соньке спокойно полежать да подумать.

Судя по поведению Шурки, «слам» в тайге был цел, не нашел его никто. А что? Наверняка не нашли – иначе по посту непременно пошли бы слухи. Сто пятьдесят тыщ – это не рублевка, найденная на рынке: подобрал, да пошел себе дальше. Ежели каторга опять на приступ пойдет, на зимнее время сослаться можно. Снегу в посту по колено, а в тайге – по пояс. Так что до лета вам, господа варнаки, ждать придется!

Плохо, что и самой до лета мучиться придется: не сходишь, не проверишь, душу не успокоишь. Найти-то Сонька свой «слам» хоть нынче найдет, потому как место для него выбрала приметное, на пригорке, где и снег неглубокий. Но не проверишь: следы дорогу к денежкам укажут! Если уж идти к тайнику – так только с тем, чтобы насовсем его оттуда забрать и в более надежное место перепрятать.

Похвалила себя Сонька и за то, что несколько маленьких нычек, что для жизни или на мелкие расходы надобны, она сразу от большой кучи отделила и спрятала так, что в любой день, как потребуются, дотянуться до них можно. Две, например, прямо в посту: в музее, возле которого скелет кита выставлен. И в лазарете, пока Сонька там пребывала, очень удобную нычку нашла. Ту, что в лазарете, сразу, к примеру, посетить можно.

За размышлениями, в тишине опять задремала Сонька: так на нее тепло хорошо протопленной избы подействовало.

Разбудила ее вернувшаяся Гренадерша. Новости Шурка принесла, кроме продуктов. Одну хорошую, другую – плохую. Рассказывала между делом, возясь у плиты с обедом. Сонька, как была в старенькой, еще дотюремной ночной рубашке, туда пришлепала, шаль только накинула, да валенки старенькие Шуркины обрезанные надела.