Вячеслав Каликинский - Агасфер. В полном отрыве

– Чтобы доказать свою преданность и сочувствие России, первые два отчета я предоставлю вам, мсье посол, даром! За вторую пару – возьму чисто символическую плату! И без всяких авансов!

Услыхав названную символическую сумму, Павлов мысленно крякнул, однако спорить не стал: на круг получалось весьма приемлемая сумма. Обговорив время и условия следующей встречи, собеседники расстались. Француз, легкомысленно насвистывая, отправился досыпать, а Павлов поспешил к своему приятелю, Генконсулу Франции.

Несмотря на то что консул был, по словам адъютанта, занят – со всей отчаянностью отбивался от петиции группы китайцев самого провинциального обличья, требующих разрешить им приобретение участка земли на территории Концессии, – Павлов немедленно был проведен в кабинет. Отмахнувшись от китайцев, обступивших его стол полукругом, консул вопросительно уставился на камергера:

– Eh bien, comme mon général? Rencontré? [82]

Покосившись на китайцев, моментально примолкших при виде парадного мундира действительного тайного советника, при звездах множества орденов, придворной шпаге и с золотым камергерским ключом на фалде, Павлов все же постарался ответить несколько иносказательно:

– Mon ami, l'époux semblait que son épouse est marquée par le doigt de dieu! [83]

Генеральный консул так и подскочил на стуле:

– Pardonnez-moi, mais je ne sais pas, mon général [84]…

Отбросив предосторожности, Павлов заявил:

– Il me semblait que la mariée un peu folle, monsieur le consul. [85]

Консул заерзал на стуле, подбирая достойный ответ, однако самый старый и самый толстый китаец его опередил:

– Si la femme n'est pas violent et calme, c'est encore mieux, à tous égards, monsieur le général! Avec les fous moins de tracas [86] Если женщина не буйная, а тихая, это даже лучше во всех отношениях, господин генерал! С сумасшедшими меньше хлопот ( фр. ). , – кланяясь и улыбаясь объявил он.

Тут терпение консула лопнуло:

– Пошли прочь! – закричал он, еле сдерживая смех. – Все – вон! Явились с переводчиком, а сами, оказывается, прекрасно понимаете по-французски, да еще позволяете себе насмешки над моим другом, генералом! Я не могу нарушить установления Муниципалитета Французской концессии и разрешить вам поселиться на ее территории! Адъютант!

Выпроводив китайцев и дав волю душащему его смеху, консул, наконец, отдышался и уже серьезно спросил у Павлова:

– Почему вы так решили, друг мой?

– Он явился на встречу в домашнем халате, наусниках и домашних шлепанцах. Только папильоток [87] Папильотки – предшественники бигуди, приспособления для завивки волос, напоминающие бумажные бантики. Сам корень слова восходит к слову «бумага». и не хватало! По-моему, это просто легкомысленный фат! Разве можно поручать такому человеку столь серьезное дело, о котором я вам рассказывал?

– Успокойтесь, мой друг! Я уверен, что напускная легкомысленность Бале – часть его образа! Маска, если угодно! Точно также его воспринимают и японцы – может, именно поэтому они и позволяют ему немного больше, чем прочим аккредитованным в Токио журналистам. У Франсуа – тонкий ум и редкостная наблюдательность! Я вижу у вас в руке набросок вашего портрета – это он нарисовал в кармане, не вынимая руки? Попробуйте повторить на досуге его опыт – убежден, что вас ждет полное фиаско! Впрочем, к делу: вы, надеюсь, сговорились?

Павлов пожал плечами:

– Через пару дней посмотрим…

Получив через два дня, как француз и обещал, четыре донесения по интересующим штабистов главнокомандующего сухопутными силами на Дальнем Востоке Куропаткина и морского главкома наместника Алексеева, Павлов, не колеблясь, выплатил Бале заявленную сумму, решив про себя непременно поставить в ближайшем православном храме свечку в ознаменование и благодарность Господу на такую находку.

Корреспондент Фигаро и впрямь оказался находкой для посла-резидента. Владея несколькими диалектами японского языка, он был послан редакцией на Дальний Восток еще до начавшейся войны с Россией, и стал своим человеком в самых обширных военных, правительственных и финансово-промышленных кругах. К тому же удостоверение репортера солидной газеты нейтральной страны и показное легкомыслие открывало ему порой двери кабинетов, которые наглухо были закрыты для прочей газетной братии. Франсуа Бале не любил сидеть на одном месте, и его привычка путешествовать по Японии, заглядывая в самые глухие ее уголки, была знакома всем японским чиновникам, имеющим дело с иностранными журналистами. Ему дозволяли лично осматривать места дислокации сухопутных сил, посещать верфи, где строились или ремонтировались военные корабли. Только летом и осенью 1904 года, выполняя «заказы» Павлова, он побывал в десятке больших и малых городов севера и юга Японских островов, посетил добрый десяток наглухо закрытых для гражданской публики гарнизонов.

Видя легкость, с которой этот доброжелательный и чудаковатый гэйдзин [88] Дословно: чужеземец, неяпонец ( яп. ). получал в токийских штабах разрешения на посещение военных городков, офицеры местных гарнизонов охотно поясняли особенности формирования новых и резервных запасных частей, мобилизационные планы и ход призыва резервистов, делились планами обучения и вооружения. Визиты в госпитали давали Франсуа Бале возможность судить о потерях японской армии.

Из недомолвок штабного начальства и особенностей формирования японских частей Бале ухитрялся делать верные выводы о времени и точках отправки воинских контингентов (Маньчжурия или Корея). Возвращаясь после таких поездок в Токио, он вновь посещал кабинеты высокопоставленных чинов японской армии, выражая им свое восхищение или недоумение увиденным – и получал, как правило, снисходительные, но верные уточнения. Там же Бале получал информацию о новых назначениях и взаимоотношениях в японском руководстве, о настроениях в штабах. Более всего поразили Павлова добытые французом данные о минных заграждениях в Кобе, Сасебо и Нагасаки, о состоянии береговой обороны Токийского залива и прочих японских заливов и бухт, о дислокации и поименных планах перемещения японских боевых кораблей.

Надо сказать, что столь подробная информация вызывала недоверие в русских штабах, подпитываемое теми чинами, которые и были призваны обеспечивать армию подобными сведениями. Обидно, но порой подробные донесения Бале просто ложились под сукно, как «плоды буйной фантазии французского писаки» – ибо, по мнению завистников, добыть такие сведения «обыкновенному репортеришке» было просто не под силу.

К счастью, Бале так никогда и не узнал об этом…

Эрудиция французского журналиста позволяла ему неплохо разбираться в вопросах экономики и финансового положения Японии. Сведения об этом он получил в банковских структурах, японском МИДе и прочих министерствах страны.