Никлас Натт-о-Даг - 1795

— Исак Блум.

— Еще не пришел. Секретарь у нас частенько… задерживается, как он выражается. Пройди к его двери, подождешь на стуле.

Кардель подошел поближе.

— А кофе не найдется? — спросил он, понизив голос. — Только не читай мне параграфы про борьбу с расточительством. У вас работа тяжелая… с утра до ночи. Как же ты сможешь защищать права подданных, если не подмажешь шестеренки? Вы же этот самый кофе конфискуете бочками. Не верю, что где-то в вашем муравейнике сейчас не бурчит медный кофейник.

Полицейский подумал немного и мотнул головой направо:

— Иди по запаху. Скажи, от Юзефссона.

Кардель ласково положил ему руку на плечо.

— Этот мир, конечно, полное дерьмо, но уверяю, в следующем… — Он завел глаза к потолку. — В следующем тебя ждет щедрая награда.

С заметно улучшившимся настроением Кардель мерил шагами коридор в ожидании Блума, время от времени растирая мерзнущую культю. Стены управления еще не прогрелись после ночных заморозков, а беспрестанно подбрасываемые в немногочисленные печи поленья пока помогали мало.

Наконец в конце коридора появился Блум и остановился как вкопанный. На лице ясно читалось тревожное удивление.

Кардель перестал нянчить культю и поднял ладонь.

— Привет, Блум! С чего это ты замер? Я не кусаюсь.

В кабинете Блум потер лоб.

— Блум… я к тебе вот с какой просьбой…

Тот замотал головой:

— Нет, Кардель… позволь мне высказаться первым. Ничего не могу сделать. Все это уже далеко за пределами моих возможностей.

— Блум…

— Я понимаю твое разочарование, — проникновенно сказал Блум. — Распоряжение самого Ульхольма. Пока он занимает должность, погода не изменится. А занимать он ее, судя по всему, будет долго. Он обладает качествами — я бы не назвал их благородными, но как раз теми, которые высоко ценят при дворе. И знаешь…

— О чем ты, Блум? — Кардель прервал его на полуслове.

Блум запнулся и сморщил нос.

— А ты о чем?

— Я хочу попросить тебя о помощи… может, и не заслуженной…

— Тебя всегда отличали скромность и застенчивость, — съехидничал Блум.

— Речь идет о Петтере Петтерссоне. — Кардель даже не улыбнулся. — Одном из двух старших надзирателей в Прядильном доме на Лонгхольмене.

Блум снял очки и со вздохом потер глаза согнутым пальцем.

— Знаю такого. Его недавно крепко ударили по рукам. Убил заключенную своим кнутом. Сволочь. Ударить-то ударили, но на службу вернули. Можешь сам судить, насколько лакома эта должность. И надо же, только успокоился, как почти тут же покончил счеты с жизнью. В конце лета. Подрался с кем-то — и получил второй приз.

Кардель перегнулся через стол, но Блум проворно отодвинулся вместе со стулом на такое же расстояние.

— Этот Петтерссон силен как бык. Странно, что он проиграл. Не просто странно — очень странно. Может, ты разузнаешь, что с ним случилось перед дракой?

— Кардель! Ты же сам пальт, пусть только по названию. Наверняка есть кто-то, кого ты можешь спросить напрямую.

— Секретарь Блум преувеличивает мою популярность. Среди пальтов я считаюсь злостным прогульщиком, самовлюбленным сукиным сыном, спихивающим грязную работу на других. Если честно, я их понимаю.

Блум задумался, а Кардель опять откинулся на стуле, избавив секретаря от готовой мало ли чем обернуться близости, и, постаравшись изо всех сил унять рыкающие нотки, тихо сказал:

— Один Бог знает, как многим я тебе обязан, Блум. И ему же, всесильному нашему Господу, ведомо, как мало у тебя причин быть ко мне благосклонным. Но сейчас… нижайше прошу, дорогой мой Исак. Нижайше. С медом и патокой.

— Ну хорошо. Считай, что это одновременно заявление с просьбой освободить тебя от всех поручений.

— Не понял. Каких еще поручений?

— Эмиль. Тебе, возможно, и неизвестно, и мне очень жаль, что именно я сообщаю тебе гадкие новости. Его контракт аннулирован. Со вчерашнего дня. Он теперь в управлении персона нон грата. Все его полномочия отозваны. Боюсь, то же самое касается и тебя.

Кардель постучал — никто не отозвался. Нажал на ручку — не заперто. Заскрипели ржавые петли, и он очутился в полутемной комнате с голыми, давно не штукатуренными стенами. Винге даже не повернулся — сидит на постели и всматривается в батарею бутылок на подоконнике. Бутылок столько, что прогнулась даже толстая дубовая доска. Кардель молча подошел к окну, вытащил пробку из первой попавшейся и понюхал.

— Хороший товар, — одобрил он и наметанным глазом определил: на полу пустых бутылок нет. Значит, успел к началу. — Я бы сказал, из лучших.

Винге отсутствующе кивнул, даже взглядом не удостоил. Кардель взял один из двух стульев и со стуком утвердил на полу. Выбрал место как раз между Винге и его сокровищем — надо же как-то попасть в поле зрения напарника.

— Прижали вас, Эмиль? — Кардель изо всех сил старался, чтобы не выказать переполняющую его ярость. — Ну да выход из положения всегда есть, уж кому и знать, как не вам. Или вы забыли, как было в тот раз? Как я оттирал вас от блевотины, как обнимал, будто малое дитя, когда вас трясло так, что вот-вот из шкуры выскочите? Повторю еще раз, если вы забыли: встанете на этот путь, возврата не будет.

Эмиль покачал головой. Взгляды встретились.

— Вы не поняли, Жан Мишель. Бутылки не мои. Я даже склонен предполагать, что это вовсе и не бутылки.

— Как это — не бутылки? Вы бредите?

— Предупреждение. Мало того — их даже не прислали с посыльным. Нет, конечно, с посыльным, но не с обычным курьером. Специалистом по особым поручениям. Особость в том, что он взломал замок.

— Предупреждение? От кого?

— Ансельм Болин. Смысл прозрачен: я знаю, где ты есть, я могу войти в твое жилище, когда захочу. И я знаю о твоих слабостях больше, чем ты думаешь. Он предупреждал меня, я не пошел ему навстречу… но он даже проявил нечто, что в его понимании называется великодушием. Намекнул: все, что тебе надо сделать, — вернуться к старым привычкам. Начни пить, как раньше, — и всего-то. Его трудности позади, и мои тоже.

— И как давно вы здесь сидите?

— Не помню… — Винге посмотрел на Карделя с искренним удивлением. — Клянусь, не помню. Наверное, со вчерашнего дня. Вернулся из полицейского управления, увидел бутылки и… и вот. Сижу и смотрю.

— И никаких поползновений сразу и приступить к этой роскоши?

Винге проглотил слюну, пальцами сжал губы в куриную гузку, отпустил и бледно улыбнулся.

— Вы слишком многого хотите, Жан Мишель. Разумеется, подобная мысль приходила.

— Выкиньте из головы. Должен быть и другой выход.

Глаза Винге сделались совершенно пустыми. Кардель только сейчас заметил красные бессонные веки.

— Да? И какой же, Жан Мишель? Сделайте одолжение, объясните. Я по глупости решил, что защищен полицейским мандатом, — оказывается, ничего подобного. Ничто из того, что я сделал, ни одно успешное расследование в счет не идет. У нас нет ни денег, ни помощи, ни защиты. Любая попытка что-то предпринять — уже не полицейское расследование, а злостное нарушение закона. Нас приравняли к уличным бандитам.