Роберт Маккаммон - Зов ночной птицы

Сначала он опирался на Рейчел, но постепенно ноги привыкали ходить самостоятельно. Сознание было все еще затуманено. Он не мог понять, происходила ли давешняя любовная сцена в действительности или привиделась ему в бреду после тяжелых травм. Ну конечно же, Рейчел никогда не полезла бы на эту лежанку заниматься любовью с умирающим! И сейчас ее речь и поведение не указывали на возможность чего-то такого между ними.

Но все же… вдруг это произошло на самом деле?

По крайней мере, одна деталь, которую он считал частью своего сна, оказалась реальной: на полу, среди валявшихся вокруг костра глиняных и деревянных мисок и сделанных из костей курительных трубок, он заметил половинку блюда Лукреции Воган с алыми сердечками по краю.

Доктор-дикарь — один вид коего поверг бы в ужас его коллегу, доктора Шилдса, — оттянул в сторону черную медвежью шкуру, закрывавшую вход в больницу.

По полу тотчас разлился слепящий белый свет. Мэтью зажмурил глаза и пошатнулся.

— Я тебя поддержу, — сказала Рейчел, подставляя свое плечо для опоры.

Снаружи донесся возбужденный шум, состоявший из визга, радостных воплей и смеха. Мэтью увидел перед собой множество коричневых улыбающихся лиц, норовящих придвинуться к нему ближе. Знахарь заорал на них с раздражением, смысл которого был понятен без перевода: «Расступитесь, дышать нечем!»

И Рейчел вывела Мэтью, голого и очумелого, на Божий свет.

Первые ряды подавались в стороны, понуждаемые к этому грозными окриками целителя в набедренной повязке. Мэтью и Рейчел двинулись следом за ним, сопровождаемые индейцами, чьи вопли, смех и возбужденные завывания вновь набирали силу.

Мэтью никогда до этой минуты — даже окунись он с головой в бочку рома и нахлебайся вдоволь — не смог бы вообразить себя в подобной ситуации: чтобы нагишом среди бела дня брести при поддержке Рейчел через толпу горланящих и ухмыляющихся индейцев. Его зрение понемногу восстанавливалось после ослепления ярким светом. Он узрел два десятка круглых деревянных хижин с обмазанными глиной или обросшими мхом стенами; на их торфяных крышах росла густая, как на лугу, трава. Меж домами просматривалось поле с частоколом сочных кукурузных стеблей, при одном виде которых могли бы пасть ниц горемычные фермеры Фаунт-Ройала. Две собаки — серая и темно-бурая — начали обнюхивать ноги Мэтью, но лекарь криком прогнал их прочь. То же повторилось и с четверкой голых коричневых ребятишек, с любопытством подступивших к светлокожему пациенту, а затем, визжа и подпрыгивая, пустившихся наутек.

Под стать лекарю, почти все здешние мужчины (такие же узколицые, сухощавые, с бритыми головами и пучком волос на затылке) практически не пользовались одеждой, тогда как на женщинах были накидки из оленьих шкур либо яркие платья, сотканные из чего-то вроде хлопка. Впрочем, иные из женщин оставляли грудь открытой, каковое зрелище повергло бы в обморок добропорядочных колонистов. Ходили они кто босиком, а кто в мокасинах из оленьей кожи. Многие мужчины щеголяли весьма изощренными синими татуировками, какие можно было заметить и у некоторых женщин постарше. Зачастую татуированы были не только лица, но также грудь, руки, бедра и, надо полагать, все прочие места на их телах.

Настроение было праздничное. Взрослые ликовали и веселились как дети, а неисчислимая детвора оголтело скакала тут и там подобно разыгравшимся бельчатам. Домашняя живность также присутствовала в избытке: свиньи, куры и целая свора лающих собак. Наконец лекарь подвел Мэтью и Рейчел к хижине, расположенной в самом центре поселения, отодвинул украшенный орнаментом полог из оленьей шкуры и впустил чужаков в прохладное, слабо освещенное помещение.

Источниками света служили расставленные по кругу глиняные плошки с горящим маслом. Лицом к этому кругу — на устланном звериными шкурами помосте с трехфутовыми опорными столбиками — восседал, скрестив ноги, мужчина.

При первом же взгляде на него Мэтью замер как вкопанный. От внезапного потрясения его челюсть отвисла так сильно, что едва не упала на пол.

Этот человек — явно местный вождь, правитель, староста, или как он там именовался у дикарей, — носил крошечную набедренную повязку, прикрывавшую только срамное место. Но здесь это было в порядке вещей. А потрясло Мэтью то, что голову вождя венчал длинный белый судейский парик с мелкими кудряшками, а его грудь прикрывал…

Это сон, подумал Мэтью. Чтобы вообразилось такое, надо впасть в сомнамбулический транс.

Ибо грудь вождя прикрывал раззолоченный камзол судьи Вудворда.

— Пата не , — произнес лекарь, подталкивая Мэтью и Рейчел к центру круга, а потом знаками велел им сесть. — Оха! Оха!

Рейчел повиновалась, но попытка Мэтью присесть отозвалась острой болью в ребрах. Скривив лицо, он ухватился за свой обмазанный глиной бок.

— Уг! — подал голос вождь. У него было узкое вытянутое лицо с татуировками в виде колец на обеих щеках. По рукам от плеч до кистей также тянулись татуировки, похожие на синие вьющиеся лозы. Кончики его пальцев были выкрашены в красный цвет. — Се на оха! Пах ке не су на оха саупапа!

Его повелительный голос немедля привел в движение лекаря — тот схватил оседающего на пол Мэтью за правую руку и вернул его в вертикальное положение. Заметив это, Рейчел подумала, что вождь приказывает им обоим стоять, и начала подниматься, но лекарь довольно жестким толчком усадил ее снова.

Вождь встал во весь рост на своем помосте. Его ноги от коленей до босых ступней также были татуированы. Он упер руки в боки и устремил на Мэтью взгляд глубоко посаженных черных глаз. Вид у него был серьезный и внушительный, как и полагалось лицу, облеченному властью.

— Те те вейя , — произнес он; лекарь попятился и покинул хижину. Следующая фраза была обращена к Мэтью. — Урн та ка па пе не?

Мэтью покачал головой. Драгоценный камзол Вудворда был расстегнут на груди вождя, и Мэтью разглядел там фрагменты еще нескольких татуировок. Хотя точный возраст этих туземцев было сложно определить по их внешности, Мэтью пришел к выводу, что вождь еще молод — возможно, всего пятью-шестью годами старше его самого.

— Оум? — спросил вождь, наморщив лоб. — Ка тайнай калмет?

И вновь Мэтью мог лишь непонимающе покачать головой.

Вождь на минуту опустил взгляд и со вздохом скрестил на груди руки, как будто углубившись в размышления. Мэтью со страхом предположил, что он обдумывает наилучший способ умерщвления своих пленников.

Затем вождь поднял глаза и произнес:

— Quel chapeau portez vous?

На сей раз Мэтью чуть не рухнул наземь. Этот индеец обращался к нему на французском языке. Сам по себе вопрос был странным, но прозвучал он несомненно по-французски. Смысл был таков: «Какую шляпу ты носишь?»