Роберт Маккаммон - Зов ночной птицы

— Это наш школьный учитель, Алан Джонстон, — представил его Бидвелл. — Нам очень повезло, когда мистер Джонстон согласился присоединиться к нашей общине. Он несет нам свет оксфордской учености.

— Оксфорд? — произнес судья, пожимая ему руку. — Я тоже учился в Оксфорде.

— Неужели? Позвольте узнать, в каком колледже?

Хорошо поставленный голос учителя звучал негромко, но Вудворд ощутил в нем ту особую силу, которая гарантирует почтительное внимание учеников.

— Церкви Христовой. А вы?

— Всех Душ.

— Ах, это было чудесное время! — произнес Вудворд, но при этом вопросительно скосил глаза на Бидвелла, ибо внешность учителя показалась ему более чем странной: лицо было напудрено, а брови выщипаны в ниточку. — Сколько прекрасных вечеров я провел, исследуя дно пивных кружек в «Шахматной доске»!

— Лично я отдавал предпочтение «Золотому кресту», — улыбнулся Джонстон. — Тамошний эль был усладой студента: очень крепкий и очень дешевый.

— Я вижу, среди нас есть истинно ученый муж, — улыбнулся в ответ судья. — Колледж Всех Душ, стало быть? Полагаю, очень скоро Лорд Дикая Утка снова будет пьян? [6] Намек на традиционный ритуал под названием «Охота на дикую утку», проводимый в оксфордском Колледже Всех Душ в первый год каждого столетия (в данном случае, соответственно, в 1701 г.). Ритуал включает полночное факельное шествие вокруг колледжа — во главе с избираемым по такому случаю Лордом Дикая Утка — и завершается повальной попойкой.

— В стельку, уж как водится.

Пока два оксфордских однокашника вели эту беседу, Мэтью провел собственное исследование, разглядывая Алана Джонстона. Долговязый учитель носил темно-серый костюм в черную полоску, белую рубашку с вырезом на груди и черную треуголку. На голове у него был простой белый парик, а из нагрудного кармашка торчал уголок белого кружевного платка. Из-за пудры на лице, дополненной мазками румян на каждой из острых скул, определить его возраст было затруднительно — по прикидке Мэтью, где-то между сорока и пятьюдесятью. Джонстон был наделен длинным аристократическим носом со слегка расширенными крыльями и высоким лбом мыслителя, а выражение его прищуренных синих глаз было не то чтобы недружелюбным, но несколько отчужденным. На секунду опустив взгляд, Мэтью заметил начищенные до блеска башмаки и белые чулки, а кроме того — бесформенное вздутие в том месте, где должно было находиться его правое колено. Подняв глаза и обнаружив, что учитель смотрит ему прямо в лицо, Мэтью смутился и покраснел.

— Раз уж вы так заинтересовались, молодой человек, — сказал Джонстон, выгибая ниточки бровей, — я поясню: это врожденный дефект.

— Ох… извините. Я только… я не хотел…

— Ничего страшного… — Джонстон легонько похлопал его по плечу. — Наблюдательность — это признак живого ума. Развивайте в себе это качество, но постарайтесь использовать его не столь откровенно.

— Да, сэр, — промямлил Мэтью, готовый провалиться сквозь землю от стыда.

— Мой секретарь слишком глазаст, иногда не по разуму, — в порядке извинения произнес Вудворд. Ранее он также заметил изуродованное колено.

— Уж лучше быть слишком глазастым, чем недостаточно внимательным, — молвил учитель. — Однако в этом городке сейчас крайне желательно, чтобы глаза и разум действовали в унисон. — Он отпил глоток вина из своего кубка, меж тем как Вудворд кивнул в знак согласия с мудрым замечанием. — И раз уж мы заговорили о таких вещах, непосредственно связанных с вашим приездом сюда, позвольте полюбопытствовать: вы уже видели ее ?

— Пока что нет, — быстро вмешался Бидвелл. — Я думаю, судья предпочтет изучить все подробности этого дела прежде, чем увидеться с ней .

— Вы сказали «подробности» или «похабности»? — иронически уточнил Джонстон, вызвав этим нервный смех Уинстона и Пейна, но лишь тень улыбки у Бидвелла.

— Скажу вам без обиняков, сэр, как оксфордец оксфордцу, — продолжил учитель, обращаясь к судье. — Не хотел бы я сейчас оказаться в ваших сапогах.

— Окажись вы сейчас в моих сапогах, — быстро ответил Вудворд, радуясь шансу потягаться с ним в остроумии, — вашим законным местом будет не кафедра в школе, а эшафот на площади.

Глаза Джонстона слегка расширились.

— Как это понимать?

— Моими сапогами завладел отпетый висельник, — пояснил Вудворд и, не жалея красок, поведал собравшимся о недавних событиях в трактире Шоукомба.

Судья уже убедился, что такая «почти трагическая» история безотказно действует на публику, как пламя свечи — на мотыльков; и теперь он старательно раздувал это пламя. Мэтью с удивлением обнаружил, что в новом пересказе истории проницательный судья с самого начала догадался о «зловещих планах подлого Шоукомба» и потому решил быть начеку, дабы трактирщик не смог нанести удар ему в спину.

Обновленная версия успешно обретала черты, как глина под пальцами скульптора, когда вновь зазвонил колокольчик, и миссис Неттлз привела к ним еще одного гостя. Этот невысокий, хрупкого вида господин тотчас вызвал в голове Мэтью образ мелкой совы, примостившейся на коньке амбарной крыши. В его лице и впрямь было что-то совиное: бледные поджатые губы, крючковатый нос, большие белесо-голубые глаза, плавающие за круглыми стеклами очков, высокие дуги бровей на нахмуренном лбу. Он был в простом черном костюме, синей рубашке с оборками на манжетах и высоких сапогах. Длинные темные волосы — на висках тронутые сединой — свисали на плечи, а макушку венчала черная треуголка.

— Доктор Бенджамин Шилдс, наш врач, — представил его Бидвелл. — Как дела, Бен?

— Боюсь, порадовать вас нечем, — ответил доктор голосом гораздо более звучным, чем можно было ожидать при его скромных габаритах. — Извините за опоздание. Я только что от Честеров.

— В каком состоянии миссис Честер? — спросил Уинстон.

— В безжизненном. — Доктор снял треуголку и вручил ее миссис Неттлз, которая стояла позади него как темная стена. — Как ни печально, она отошла в мир иной менее часа назад. Все из-за этих болотных миазмов! Они забивают легкие и сгущают кровь. Если дожди не прекратятся в ближайшее время, Роберт, у наших заступов будет работы невпроворот… А, здравствуйте! — Он направился к Вудворду, протягивая руку. — Значит, вы и есть тот самый судья, которого все мы так долго ждали. Слава Богу, наконец-то вы здесь!

— Насколько мне известно от членов Совета в Чарльз-Тауне, — сказал Вудворд после пожатия на удивление холодной и влажной руки доктора, — я уже третий мировой судья, вовлеченный в эту ситуацию. Первый умер от чумы в марте, прежде чем отправился в путь, а второй… Участь судьи Кингсбери оставалась неизвестной вплоть до вчерашнего дня. Знакомьтесь, это мой секретарь, Мэтью Корбетт.