Мария Амор - Смертельный вкус Парижа [litres]

Еще неизвестно, что курит и как красится Марго Креспен.

Однако очень скоро здесь побывает дотошный инспектор Валюбер, и вряд ли у него окажется та же безграничная убежденность в верности моей жены. Внизу меня ждал Дерюжин, надо было быстро решать, что делать с бокалами и окурками. Тронь я что-либо – уничтожу отпечатки пальцев, указывающие на другую. Оставлю все как есть – останутся улики против Елены, ибо существует ничтожная вероятность того, что они там есть. От одной этой мысли мои внутренности прожгли огненные щипцы. Полностью исключить, что из этого бокала пила моя жена, я не мог. Я должен был сделать выбор, основываясь на мере своего к ней доверия. Доверие – вещь, необходимая в семейной жизни, но сейчас слепая уверенность мужа могла погубить Елену. Я принял то единственное решение, с которым мог жить.

Оглядев напоследок комнату, заметил в углу скомканную записку. Летящим, неровным, словно птичьим почерком в ней по-французски было начертано: Père Lachaise, une faux parfait n’existe pas! Tout contact laisse une trace («Пер-Лашез, совершенная подделка невозможна! Каждое преступление оставляет след»). Записка звучала оскорбительно и, судя по тому, с какой силой была смята и как далеко закинута, произвела именно такой эффект.

Я повернул выключатель и покинул ателье.

Дерюжин завел мотор, небрежно спросил:

– Хочешь на Монпарнас? Послушаем Марусю?

– Не сегодня, спасибо. Сделай одолжение, остановись у моста Турнель.

Дмитрий вел себя как истинный друг и офицер – ни единого вопроса, никакой нужды просить хранить молчание. Не знаю, как так получилось, но пока Елена знакомилась с модельерами, посещала выступления Тэффи и Цветаевой, концерты Стравинского и Шаляпина, я чувствовал себя гораздо лучше с бывшими однополчанами, с теми, с кем кормил вшей в окопах.

Таксомотор затормозил напротив ресторана «Ля Тур д’Аржан». Дерюжин привычно откинулся:

– Не торопись, я посплю.

Улица была темной, небо – облачным. Набережная Турнель, как и прочие пристойные кварталы Парижа, в предрассветный час была безлюдной и унылой. Я подошел к парапету, освещаемому дуговым фонарем. Тишину нарушали только тихие всхлипы речной воды. Почти на ощупь я спустился по боковой лестнице к Сене. Пахло гнилью и канализацией. Не было даже клошаров. Собственно, я не знал, что надеялся найти здесь. Что угодно, что однозначно доказало бы невиновность Елены. Но ничего такого не обнаружил. Полиция, конечно, уже побывала на месте убийства до меня.

Я сел на нижнюю ступеньку. Итак, факты: Люпон получил записку, в которой его обвиняли в подделке. То есть у него имелся по крайней мере один недоброжелатель. Незадолго до своей гибели Люпон имел длинный разговор с женщиной, пользующейся ярко-красной помадой и курящей сигареты «Лаки Страйк». С собой он носил два ключа от собственного ателье. Моя жена выбежала из ресторана, Люпон выскочил за ней, спустился к Сене и тут был застрелен почти в упор из пистолета того же калибра, что и наш.

Что можно заключить из всего этого? Встреча в ателье, конечно, была разрывом. У дамы забрали ключ. Если бы сама гостья хотела расстаться с мужчиной, она бы к нему не явилась. И уж во всяком случае, не выкурила бы при этом гору сигарет и не плакала бы в туалетной комнате. А женатый человек вынужден расставаться с любовницей в щадящем режиме: с вином, уговорами и только в конце – с просьбой вернуть ключ. Это, разумеется, не Елена. Трудно представить, что после подобного рандеву он приглашает эту женщину на ужин в узком кругу, да еще и бежит за ней на улицу. Нет, похоже, Люпон забрал ключ у Марго Креспен, которой Клэр Паризо торопилась сообщить о его гибели. Не исключено, что Ив-Рене бросил ее, увлекшись «русской персиянкой». Эта мысль была муторной, хоть я и не сомневался, что Елена парижского сердцееда никак не поощряла. И вряд ли Люпон намеревался всучить ключ почти незнакомой Елене. Скорее, он явился на ужин прямиком из ателье. Напрашивалась мысль, что брошенная мадемуазель Креспен в отместку подстерегла Люпона и застрелила. Но, если верить Клэр, она в это время находилась в Рамбуйе.

А если не она, то кто? Первый вариант: Люпон силой поволок под мост мою жену, ей пришлось защищаться, в сумочке у нее оказался наш браунинг, и она выстрелила в обидчика. Я представил сопротивляющуюся Елену, и меня словно током ударило, я даже дышать некоторое время не мог. Второй вариант, гораздо менее болезненный: в Люпона стрелял автор скомканной записки.

Утром следует поговорить со швейцаром и метрдотелем. Они были свидетелями ссоры между Еленой и Люпоном в фойе ресторана. Эта ссора одновременно обеляла честь Елены и ставила ее в число подозреваемых в убийстве.

Забрезжил рассвет. Я вернулся к ресторану, подергал запертую дверь. У следующего перекрестка на рю Кардинал Лемуан светилась ацетиленовая лампа над входом в ночное бистро. Я поспешил туда, надеясь обнаружить кого-нибудь, кто мог бы оказаться свидетелем вчерашнего происшествия. Но помещение пустовало. Видимо, просто забыли выключить свет. Спускаясь обратно к набережной, неподалеку от входа в «Ля Тур д’Аржан» я заметил валяющуюся на тротуаре большую костяную пуговицу, пришитую к клочку шерстяной клетчатой ткани. Сунул находку в карман.

Легким стуком в стекло я разбудил Дерюжина. Он тут же стряхнул сон, сдвинул кепку на макушку, завел мотор и поехал. Война научила его моментальному переходу от сна к яви, а судьба таксиста не позволяла навыку исчезнуть.

– Как твое плечо?

– Болит, куда оно денется.

В его дельтовидной мышце уже дюжину лет лежал осколок от снаряда.

– Приезжай ко мне в госпиталь, сделаю еще один укол. Только сам знаешь, злоупотреблять ими не стоит.

Мое собственное ранение, полученное в Брусиловском прорыве, полностью зажило. Даже в этом мне повезло больше, чем многим. Все свои жизненные удачи я старался искупить посильной помощью Дерюжину и другим ветеранам. Впрочем, похоже, жертвоприношения не помогли. Везение все же покинуло меня.

28 мая, суббота

Я вернулся домой на рассвете. Елена спала. Маленький Browning FN Model 1910, стрелявший пулями калибра 7,65 миллиметра, безмятежно покоился под постельным бельем на верхней полке в чулане. Я понюхал дуло, но запаха гари не ощутил. Вряд ли Елена умеет чистить оружие, я даже не знал, умеет ли она стрелять. Впрочем, дочь майора Персидской казачьей бригады вполне могла иметь навык обращения с огнестрельным оружием. Я опустил пистолет в карман – от него следовало избавиться при первой возможности. Как бы я ни доверял жене, баллистической экспертизе после разговора с Дерюжиным я не доверял ни на грош.

В предрассветной полутьме спальни я скинул одежду, нырнул под одеяло, притянул к себе покорное от сна тело Елены. Она едва слышно вздохнула, пошевелилась, устраиваясь в моих объятиях поудобнее, и тихо засопела, не просыпаясь до конца. Мягкие волосы щекотали мне шею. Что-то в Париже изменилось между нами, и, даже прижавшись к ее спине, вжав ее в себя, обнимая обеими руками, я не мог избавиться от нахлынувшей разъедающей кислоты одиночества.