Мария Амор - Смертельный вкус Парижа [litres]

– Ну какое «лечь»? Надо же тебе что-то на обед оставить. Не забудь отправить маме телеграмму. – Она почему-то совсем не волновалась и даже забавлялась моим волнением. – Все будет хорошо, не сходи с ума. Ох! – опять согнулась. – Чувствую, не судьба мне побывать во «Фландрене».

– Дай мне руку, держись, сейчас полегчает. Мы первым делом туда пойдем, сразу после… после того, как… как все пройдет!

– А с Воробышком кто останется?

– Как кто? Крестный отец, вестимо.

– Ну вот, куда мы без Дмитрия? Он у нас постоянная палочка-выручалочка. Уедет в Лондон – не знаю, как справимся.

Я не выдержал:

– Если хочешь, поедем в Лондон…

– Да нам-то туда зачем?

– Да-да, конечно, – согласился я с облегчением. – Мне уже все равно, ей-богу. Если хочешь, останемся здесь, в Париже. Главное – чтобы с вами все было хорошо. Вызовем Веру Ильиничну…

У нее посветлело лицо:

– Правда? Ты готов остаться в Париже?

Меня понесло:

– Конечно. Незаменимых нет. Найдется для богадельни другой доктор. Напишу Реза-хану, попрошу племянника Гаффари назначить.

– А ты… как же?

– Я с тобой, с вами.

– Нет, ты не сможешь. Платон Андреевич и так едва держится, ждет тебя. И Марья Никифоровна никому другому не позволит себя осматривать…

У нее исказилось лицо, она охнула, сползла со стула на пол, схватилась за поясницу. Я забормотал:

– Да к черту их всех! У меня ты. И Воробышек. Ты сама говорила, в мусульманской стране ему никогда не стать своим.

– Ты за него не волнуйся. У этого человечка будет совершенно особая судьба, я это точно знаю.

– У всех судьба особая. Хорошо бы нашему просто удачной.

– А-а-ай! – Она закинула голову и некоторое время не могла говорить. Я едва не задохнулся от бессилия. – Саш, я знаю, как тебе важно то, что ты делаешь в Тегеране. Не надо этих жертв. Я привезу туда свои новые модели, вот увидишь, мой бутик станет лучшим в Персии! – Она вытерла лоб. – Ой, как больно, Са-а-аша!

Лицо ее исказилось, по щекам потекли слезы. Я опустился перед ней на одно колено.

– Воробей, я буду счастлив с тобой где угодно. Все что угодно…

Она улыбнулась, всхлипывая и слизывая слезы:

– Я взрослый человек и могу сама решать для себя.

Эти слова мне были знакомы. Я в кабаке на прощание заявил ей, что она должна решать для себя сама. Спьяну мне в этой фразе чудилась лишь гордая готовность освободить ее. Хотя даже тогда я знал, что ей от меня нужна вовсе не свобода. Но теперь я даже не мигнул:

– Ты можешь решать для всех нас.

Она отдышалась:

– Знаешь, если честно, в последнее время парижский успех для меня уже не самое важное. Он был очень нужен, пока я его не добилась. А теперь самым важным стало вот это. – Ее ладонь легла на живот. – Мне в Тегеране будет хорошо, не волнуйся.

Я обнял ее и прижал к себе, осторожно, но так, чтобы чувствовать всю – от мягких душистых волос до крепкого круглого пуза.

– Я люблю тебя всем сердцем, телом и душой.

От ее слез стало солоно на губах, и это был вкус счастья.

Сюрте женераль – французская сыскная полиция. – Здесь и далее прим. авт.

Flapper (англ.), flappers (мн. ч.) – английское прозвище эмансипированных молодых женщин в 20-е годы, по звуку напоминающее взмах крыльев бабочки.

Туше́ ( фр. toucher – касаться, дотрагиваться) – фехтовальный термин, обозначающий колющий удар, нанесенный в соответствии с правилами.

На набережной д’Орфевр расположен Департамент полиции Парижа.

Coup de grâce, (ку де грас) (фр.) – «удар милосердия», последний удар, прекращающий мучения жертвы.