Марек Краевский - Крепость Бреслау

Тот услышал тихий шепот, и внутрь раздевалки упал луч света.

— Это дверца для выкатывания мячей. Ведет на склад, — шептал малыш Артур, а на его щеке зиял горячий блеск.

Коллега Артура приоткрыл дверцу с легким скрежетом. Со склада доносились звуки как из гимнастического зала — крики и аплодисменты. Мок лег на полу в раздевалке и поднес глаз к светлой щели.

Это были не голоса спортсменов. Кричали женщины, а мужчины хлопали бедрами и животами об их тела.

Когда Мок понял, на какое зрелище он обрек мальчиков, ему снова стало плохо. Мысль о развращении несовершеннолетних вызвала у него испарину на лбу. Это маленькие уличники, утешал его голос, и вскоре они оба узнают лично «тайну передачи жизни». Кроме того, мало что видно через эту дыру. Чтобы заглушить угрызения совести, еще раз припал к земле и заглянул на склад. К сожалению, через дыру было видно все, что могло лишить сна подрастающего мальчика.

На полу безоконного помещения стояли два больших подсвечника. В их свете светились блестящие тела. Женские груди колыхались на полу. Пальцы ног поджимались очень нервно. Разбросанные мокрые волосы притягивать пыль пола. Скрипел паркет, натираемый ягодицами. Через дверцу доносился запах пота.

Мок обратил внимание на одного из участников оргии. Он отличался от других и одеждой, и поведением. Он не был голым — его тело было плотно покрыто темно-бордовым стеганым халатом. Он сидел неподвижно у стены, в самом дальнем углу комнаты. Он был очень сосредоточен. Наблюдал за полуоткрытым ртом женщин, лентами слюны, стиснутыми челюстями мужчин, рябью под жирной кожей, морщинами на щеках. Он вслушивался в рычание, визг и хрипы.

Вдруг одна из женщин без пары перестала занимать сама себя и подползла к нему. Улыбаясь, она развязала ему пояс от халата. Мужчина сделал замах и ударил ее в лицо. Потом схватил ее за волосы и потащил в угол комнаты. Не шел, не полз, лишь двигался ягодицами по полу, подволакивая ногу. Женщина легла на живот, а мужчина прижал ее своим весом. Огляделся подозрительно. Все были заняты. Только тогда развел полы халата и прикрылся им, как одеялом.

Мок рассмотрел его загипсованную ногу. Он знал и женщину, и мужчину. Это были Вальтраут Хелльнер и оберштурмбанфюрер СС Ганс Гнерлих.

Участники оргии укладывали на паркете свои усталые тела. Господин лег рядом скользкой госпожой, госпожа просовывала голову под мокрую мышку господина. Гнерлих, подволакивая больную ногу, подходил к лежащим и подавал им какие-то таблетки. Проглатывала их с улыбкой. Он сам не принял этого вещества.

Через некоторое время паркет снова заскрипел. Лежащие люди начали выкручивать конечности. Сначала четыре человека сомкнулись кончиками пальцев ног, потом выпрямили ноги, а руки прижали к туловищу. Сформировали таким образом крест, центр которого составляли их головы. Еще четыре человека так сложили выпрямленные тела, что создавали с этими уже лежащими прямые углы. Возникла свастика. Кто-то запел песнь на незнакомом языке. Вознесли ее вверху фальшивые глотки. Гнерлих не пел. Его лицо пересекала гримаса боли. Он встал, нарушая свастику из лежащих тел, оперся о трость и, ковыляя, вышел из склада.

Артур Грюниг был немного напуган и немного зол на капитана Мока. Это второе негативное чувство бралось отсюда, что капитан своим мощным телом мешает ему смотреть своеобразный и увлекательный одновременно спектакль. Пугали его зато свечи, не слышанные никогда раньше молитвы какому-то богу, имя которого уже забыл, дикая ярость, с которой они бросились друг на друга, и это невнятная песнь на незнакомом ему языке. Не видел еще человеческие оргии. Не видел самок, кладущихся на самцов, и самцов, яростно сражающихся друг с другом за доступ к их телам.

Женское тело знал настолько, насколько позволяли непристойные открытки и подглядывание украдкой за матерью в ванной. Только звуки сопения и вопли были ему знакомы. Они иногда доходили из ворот и дворов, где служанки исчезали в сопровождении фельдфебелей. Ему вспомнилось видение осуждающего рева, который иногда выводил перед ним отец, смотритель многоквартирного дома. Наиболее часто предупреждал непослушного наследника: «Если ты еще раз это сделаешь, то будет плач и скрежет зубов». Эти слова мальчик и услышал тогда, когда отец схватил его на подглядывании за матерью в ванной. Несмотря на то что этот неправедный шаг не был последним в его жизни, не постигло его никогда жестокое наказание, потому что не было палача — его отец был убит в Варшаве во время зачистки гетто.

Наличие сейчас, в этом месте, другого взрослого человека смутило его поэтому чрезвычайно.

— Я дам вам еще пистолет и винтовку. — Шепот Мока успокоил мальчика. — Если…

К сожалению, голос капитана утонул в лишенных ритма и мелодии диких песнях.

— Что? — спросил громче Грюниг.

Мок повторил тихо, но с таким акцентом, что оба его помощника отчетливо явно услышали. Посмотрели друг на друга и кивнули головами.

— Ну давай, Картофель, — прошептал Грюниг коллеге. — Пошпарили!

Свечи угасали, песня замирала, остатки свастики теряли свою очевидность. Голые люди сворачивались в клубочки, колени подсовывали под бороды, а руки под тяжелые головы. Через минуту оживились их усталые губы и горла. Погружались в объятия греческого бога сна, подумал Мок, если таковой существовал. Сам он предпочитал Морфея, принадлежащего к знакомому ему миру, населенному милосердными божествами, грубоватыми сатирами и ветреными нимфами.

Когда он понял, что в соседней комнате все заснули, он вынул пояс из халата и открыл настежь дверцу склада. С бьющимся от страха сердцем и с стиснутым горлом скользнул на четвереньках внутрь. Воняло там, как в павильоне с рептилиями в зоопарке. Не только, впрочем, вонь напоминала ему зоологический сад, в котором храбрые защитники крепости расстреливали животных. Звуки спящих также были нечеловеческие: рычание, удушье, сочные отрыжки. Под веками лежащих людей двигались резко глазные яблоки.

Мок, вытирая рукавами и штанинами паркет, добрался наконец до массивного тела Вальтраут Хелльнер.

Он поднял ей веки. Глазные яблоки женщины двигались с невероятной скоростью — как будто вокруг них крутилось яростное колесо фотопластикона. Мок наклонил ей голову и сделал то, что когда-то давалось ему с большой легкостью. Примерил удар основанием ладони и попал в шею. Хелльнер расслабилась, а ее глаза перестали двигаться.

Мок вложил ей обе стопы в петлю пояса и затянул. Потом, тяжело дыша, подполз в отверстие, которым туда забрался, все время таща за ремень. Тело охранницы перемещалось довольно быстро по паркету. Мок, уже на складе, улегся на пол так, что дверца была между его ногами. Стопами оперся об стену.