Клэр Уитфилд - Падшие люди

Когда мы почти сняли с несчастной шаль, коей была обернута нижняя часть ее туловища, кровь хлынула сильнее. Лотки по обе стороны койки быстро заполнились, кровь из них заструилась на пол.

Эмма Смит села, охнула и в последнем всплеске сознания схватила меня за руку, оставляя кровавые отпечатки на рукаве моего форменного платья.

– Не надо, пожалуйста. Если ее вытащить, я развалюсь надвое, – произнесла она, тараща на меня глаза. Потом ее пальцы разжались, зрачки закатились, и она рухнула на койку.

Я лишь тупо смотрела на кровавые пятна на своем рукаве, но Мулленс запаниковала.

– Где этот чертов доктор? – в отчаянии вскричала она, как и я, желая, чтобы тот скорей пришел. – Сестра Чапмэн, что нам делать?

А сделать мы ничего не могли. Эмма Смит была вчистую разорвана от переднего прохода до заднего. Ее худые, как палки, ноги, сплошь в синяках, желтушного цвета, лежали на койке под ужасающе неестественным углом.

Наконец, к нашему огромному облегчению, явился доктор Шивершев. Врач он был хороший, разве что неприветливый, бездушный, бесстрастный. Нас, обычных медсестер, вообще за людей не считал: даже не поздоровался. У него за спиной стояли по стойке «смирно», словно натасканные псы, три ассистента. За ними – его ученики, все как один гладко выбритые и прилизанные. Моргая, они выглядывали из-за тех, кто находился перед ними.

На осмотр Эммы Смит доктор Шивершев потратил не более двух минут, после чего распорядился, чтобы мы положили ее поудобнее и постарались остановить кровотечение.

– Разве мы не идем в операционную? – осведомилась я.

Мулленс выпучила на меня испуганные глаза. Медсестре полагалось ждать указаний от хирурга, а не указывать ему.

Доктор Шивершев посмотрел на меня, вскинув брови, и снова перевел взгляд на Эмму Смит.

– Думаете, если я ее прооперирую, завтра она вскочит с постели и побежит домой? Я буду очень удивлен, если она не умрет в ближайшие день-два. – С этими словами он покинул смотровую. Его ассистенты и ученики ринулись за ним, словно свита избранных крыс.

Эмма Смит казалась полупрозрачной, будто из нее выпотрошили все внутренности, и теперь от нее осталась одна лишь пустая серая оболочка. Я ощутила странное покалывание в щеках и подумала, что, возможно, заболела. Непонятно почему, вдруг рассмеялась. Полный абсурд. Мулленс обратила на меня полный ужаса взор, видимо, решив, что я смеюсь над умирающей. На самом деле я просто осознала, насколько это все нелепо, насколько тщетны наши усилия. Наша работа не имела смысла. Эмма Смит умрет, и мы, если уж говорить честно, знали, что таких, как она, будет множество. Наши жалкие попытки помочь ей, если это вообще можно назвать помощью, заключались в том, чтобы подставлять чашу под вытекающую из нее кровь.

Мы находились в прачечной, переодевались в чистую униформу, и Мулленс, будто разговаривая сама с собой, внезапно спросила:

– Кто же мог такое сотворить? Кто додумался запихнуть палку в женщину? Звери, а не люди.

Я промолчала. Все мое существо было охвачено дурным предчувствием: должно произойти что-то ужасное. Мне бы тогда сразу сообразить, что я нездорова, но, памятуя о своем последнем разговоре с Матроной, я дождалась, когда Мулленс уйдет, и затем трижды сильно похлопала себя по щекам. Ну, умрет еще одна женщина, что с того? На покойников я здесь насмотрелась. Одним больше, одним меньше.

Эмма Смит доставила нам еще немало неудобств, растеряв свои внутренности по всей смотровой, поэтому, когда Мулленс вернулась, мы с ней пошли за Дайкс, работавшей в больнице санитаркой. Санитарок мы называли «скребками», правда, не в присутствии Матроны. Дайкс была в больнице одной из старых неквалифицированных медсестер – тех самых, от которых стремилась избавиться Матрона, воплощавшая в жизнь свои передовые идеи по радикальному переустройству службы сестринского дела. Большинство медсестер старой школы со временем покинули больницу, поступив на работу в лазареты при тюрьмах или работных домах, но некоторые, как Дайкс, остались в качестве санитарок. К Дайкс также обращались те, кому случилось забеременеть.

Когда мы попросили Дайкс пойти с нами, она скривилась, но, пусть и нехотя, согласилась. И потащила за собой свое старое шумное ведро, которое скрипело так пронзительно, что у меня лопались барабанные перепонки. Его визг был невыносим. Я раз за разом требовала, чтобы Дайкс не волокла ведро по полу, но она приподнимала его всего на несколько секунд, а затем снова опускала, и истошный скрежет возобновлялся.

У меня перед глазами замельтешили вспышки: бесформенные пятна и круги – призрачные сгустки крови, оставленной Эммой Смит. Завитки и крапинки появлялись и исчезали. Краем глаза заметив что-то, я резко поворачивалась в ту сторону и ничего не видела, но, стоило на мгновение зажмуриться, перед глазами опять начинали плясать блики. Голова кружилась. Я потрогала сзади шею, она была мокрой. Я перепугалась до смерти, подумав, что каким-то образом поранилась и теперь истекаю кровью. Оказалось, это просто испарина. Хотя в вестибюле жарко не было. Со мной происходило что-то неладное. Сердце бешено колотилось, руки дрожали. Закрыв глаза, я увидела на веках только кровь. Снова отхлестала себя по щекам.

Мулленс посмотрела на меня. На этот раз с тем же выражением, что и сестра Парк, когда она застала меня за наматыванием на расческу волос Айлинг.

– Сестра Чапмэн, вам нездоровится? – подозрительно поинтересовалась Мулленс.

– Просто устала.

В вестибюле стояли ряды скамеек, как в церкви, только здесь они никогда не пустовали. Гомон людских голосов напоминал крики миллионной стаи чаек. Лязг железного ведра Дайкс был похож на визг свиньи, которую тащили на заклание. Я прислонилась к стене и прижала руку к груди, чувствуя, будто ее пытается проломить крохотная ножка.

Ко мне подошла девочка лет четырнадцати, не старше.

– Сестра, пожалуйста, посмотрите моего ребенка? С ним что-то не то. – Она сунула мне под нос новорожденного младенца. – Скажите, что с ним?

Кожа ребенка, все еще покрытая белой слизью, имела синюшный цвет; тельце застыло в изогнутой позе. Безобразно уродливый, он был мертв. Я оттолкнула от себя девочку с ее мертвым младенцем. Железное ведро Дайкс все визжало. Я думала лишь о том, как бы заставить его замолчать.

– Прекрати! Перестань, Дайкс!

Гвалт в вестибюле стих, все лица – море фарфоровых тарелок – обратились ко мне. Даже Дайкс открыла рот от изумления.

Мужчина, сидевший на ближайшей ко мне скамейке – сифилитик с накладным серебряным носом и кустистыми бакенбардами, – поднялся со своего места, снял картуз и предложил:

– Сестра, присядьте, пожалуйста.

Я протолкнулась мимо него, стрелой промчалась через вестибюль и выскочила на улицу.