Клэр Уитфилд - Падшие люди

– Она вообще говорит по-английски? – услышала я шепот хозяйки дома, обращавшейся к моему мужу.

Томас улыбнулся, выразив восхищение ее умом и проницательностью. Да, подтвердил он, мои родители, торговцы, эмигрировали из Венгрии. Его ответ, казалось, ее удовлетворил. Она сказала, что по моему внешнему виду предположила нечто подобное, только думала, что я гречанка или француженка.

Я и впрямь была здесь чужая. Принадлежала к незримому, несуществующему классу, и его представительницу хозяйка дома во мне даже не распознала, хотя меня, можно сказать, преподнесли ей на тарелочке.

В хорошую погоду можно было бы гулять в саду, но целый день лил дождь, и мы оказались в западне дома, теснились в нем, как бедняки. Джентльмены задевали друг друга плечами, дамы цеплялись друг о друга бусинками на платьях. Дождь громко стучал по окнам, будто в них летели камни; струнный квартет бодро исполнял что-то из Бетховена – эту музыку даже я узнала. Хаотичная дробь по стеклам, музыканты, наяривавшие на своих инструментах, бесконечная толкотня гостей, словно мы были стадо баранов, которых загоняли на скотобойню, – от всего этого меня тошнило и бросало в жар. Стараясь дышать глубоко, я силилась сосредоточиться на беседе, что происходила в стоявшей неподалеку от меня компании.

Речь толкал мужчина с пепельными бакенбардами, выступавший перед группой пожилых джентльменов и дам в ярких туалетах, лишенных красок молодости: обесцвеченная кожа, белесоватые глаза, седые волосы. Оратор свои суждения высказывал безапелляционным тоном, словно излагал неоспоримые факты.

– У людей, населяющих ту часть Лондона, – заявлял он, – с младенчества развивается склонность к воровству и насилию. Искоренить преступность невозможно. Это все равно что пытаться перевоспитать дворового пса.

Его слушатели согласно закивали.

– Они же как будто совсем другой породы, вы не замечали? Посмотреть на них, так все как один приземистые, с ужасным цветом лица. Чернь есть чернь, что с нее взять, – заметила одна дама, у которой отсутствовал подбородок: нижняя челюсть вяло переходила в шею. За несколько поколений люди благородного происхождения утратили способность складывать скатерти, а если никогда не приходится складывать скатерти, на что тебе подбородок?

Представители обеспеченных слоев о деньгах рассуждали как о некоем ограниченном количестве, будто это пирог. У них на тарелке лежит кусок, но они не хотят с ним расставаться. И подкладывают себе еще: раз одна порция у них есть, значит, они вправе претендовать на второй кусок, на третий. Очень скоро их изначальный пирог увеличивается вдвое – праздничный торт! Какое счастье, что мы британцы! – а остальные тем временем смиренно ждут, когда им положат хотя бы один кусочек.

Мне хотелось вмешаться, довести до их сведения, что представители благородного сословия выше ростом лишь потому, что они лучше питаются, что кожу можно оздоровить с помощью сытной пищи, свежего воздуха и хорошей гигиены. Мне хотелось рассказать им про детей, которые покидают больницу в не столь плачевном состоянии, в каком были доставлены, но они непременно снова заболеют и превратятся в доходяг, потому что их родители слишком бедны, не в состоянии платить за жилье и прилично их кормить. Но я промолчала. Струсила. Сама себе была неприятна. Питая отвращение к пациентам, я, чтобы повысить свой социальный статус, с радостью выскочила замуж за состоятельного человека, а сейчас ханжески негодую на богатых, оскорбленная их убежденностью в том, что высокое положение в обществе предопределено их врожденным превосходством и никак не связано с везением, алчностью и воровством. Возмущаясь про себя, я пила вино, ела «сладкое мясо» в соусе и запеченное филе грудки индейки, которые подавал официант, слушавший этот разговор с опущенными в пол глазами.

Затем компания принялась обсуждать убийство Марты Табрэм.

– Господа, вы слышали, что только на этой неделе в Уайтчепеле имели место три случая умерщвления новорожденных и еще одно убийство!

– Да уж. Но ведь, по-моему, последнее убийство – довольно простой случай, да? Насколько я понимаю, мужчина кулаками забил до смерти свою жену. Далеко не столь драматично, как убийство той несчастной, которую нашли искромсанной в лестничном колодце.

Дамы заохали, прикрывая рты шелковыми носовыми платками, и более активно включились в беседу. Потрясенные до ужаса, они пришли в крайнее возбуждение.

Засим последовали описания «вопиющей дикости» Ист-Энда и беспощадных варваров, живущих в притонах. А сволочные евреи приносят кровавые жертвоприношения и вступают в тайный сговор с целью снижения заработков и разорения английских торговцев.

– У нас здесь засилье иностранцев. Всё прибывают и прибывают, как вода в реке! – высказался тучный мужчина. – Ведь затопят нас всех!

– А социалисты притащат нас на Трафальгарскую площадь да гильотинируют. Вспомните бедных французов.

– А проститутки! Их же целая армия! Что нам с ними делать? Что вот они вечно задирают юбки? Это ж не женщины вовсе. Заражают женатых мужчин, сеют болезни в домах порядочных англичан из среднего класса. Кто-то должен их остановить. Неудивительно, что их убивают и потрошат в лестничных колодцах. Сидели бы лучше дома.

Корсет на мне, казалось, ужимался, все туже и туже стягивая грудную клетку; того и гляди ребра треснут. В давящей атмосфере зала я не могла вздохнуть полной грудью. Мне не хватало воздуха. Я испугалась, что у меня начнется такой же приступ, как в тот день, когда в больницу принесли Эмму Смит. В груди грохотал гром. Нужно было срочно выбраться на улицу. Я стала проталкиваться к выходу сквозь толпу, извиняясь и стараясь не смотреть на недовольные лица гостей, которых я потревожила. Только положила руку на стеклянную дверь, ко мне подошел бесстрастный официант.

– Мадам, на улице дождь.

– Знаю. – Я открыла дверь и выбежала под нудный промозглый дождь. Холод обжег кожу, приводя меня в чувство.

Должно быть, я простояла под дождем минуты две, не больше, когда меня окликнул Томас:

– Сюзанна! Ты что? Сейчас же вернись в дом.

Он стоял в дверном проеме рядом с официантом. Один был сердит, второй – ошеломлен. К моим щекам липли мокрые волосы. Бледные лица таращились на меня как на сумасшедшую.

В кебе по дороге домой Томас, не теряя времени, упрекнул меня в том, что я его унизила.

– Отдельным людям, которые не откажут себе в удовольствии посплетничать, я объяснил, что ты в отчаянии с тех пор, как ты… больше не… Ну, в общем, ты поняла. Ты выставила себя на посмешище, Сюзанна. С каждым днем у тебя появляется все больше странностей. Думаю, ты нездорова.

Опять он за свое: «нездорова». Но я промолчала.