Клэр Уитфилд - Падшие люди

– Ну а так, попытайтесь расслабиться и наслаждаться супружеской жизнью. У вас есть время, миссис Ланкастер. Много времени, – сказал доктор Шивершев.

Не желая встречаться с ним взглядом, я стала рассматривать его кабинет. Глаза уже привыкли к странному освещению. Выхватили из сумрака большие потрепанные фолианты с неразборчивым шрифтом на незнакомом мне языке. Я разглядела и препараты в сосудах. Это были части человеческого тела: органы и кожа, залитые формальдегидом. Мой взгляд приковался к нижней части лица, плавающей в желтой жидкости. Кожа ниже глаз была снята, губы оставались в целости и сохранности. Лицо покрывали ранки.

– Я изучаю болезни кожи, – объяснил доктор Шивершев.

– О.

В соседнем сосуде находился рот с толстым языком в окружении длинных щупалец, похожих на пальцы.

– А это что? – спросила я. – Никогда не видела такого органа.

– Это морское существо. Просто украшение, – ответил он.

Я все еще рассматривала эту диковинку, когда доктор Шивершев добавил:

– Вы, кажется, дружили с той медсестрой…

Затаив дыхание, я расправила плечи, как учил меня Томас, и, не давая ему продолжить, отрезала:

– Сестрой Барнард. Да. Мы жили в одной комнате.

– Вы были близки? – полюбопытствовал доктор Шивершев.

Странно, что он об этом спрашивает.

– Сестра Барнард была очень хорошей медсестрой. Вдвоем мы работали слаженно.

– Помнится, я видел вас вместе. Вы всегда ходили парой, прямо как близнецы, если не считать разницы в росте, конечно. Вприпрыжку носились по больнице туда-сюда, как неразлучная парочка пингвинов.

Я поняла, что нужно проявить осмотрительность. В свое время про нас сплетничали в больнице. Остается надеяться, что те кривотолки не достигли ушей Томаса. Иначе он обвинит меня еще в чем-нибудь противоестественном.

– Да, но теперь я замужем. И счастлива.

– Не сомневаюсь.

Прием был окончен, я направилась к выходу, но должна была прояснить еще один вопрос.

– Доктор Шивершев, могу я рассчитывать на то, что о содержании нашего разговора никто не узнает?

– Почему вы спрашиваете? – Было видно, что он оскорблен.

– Вы лично знакомы с Томасом, поэтому я хотела бы быть уверенной, что этот наш разговор останется между нами. Не хотелось бы мне стать предметом обсуждения между мужчинами, даже если они врачи.

Доктор Шивершев расхохотался, что меня удивило: прежде я не видела, чтобы он когда-нибудь смеялся.

– Миссис Ланкастер, пока ваш муж оплачивает счета, я плохо представляю, о чем вообще мы могли бы с ним разговаривать.

Айлинг начала учебу на курсах медсестер в Лондонской больнице через несколько недель после меня. Она никогда не объясняла, почему прибыла с запозданием, и вообще была не склонна рассказывать о себе, разве что в самых общих выражениях. В свойственной ей манере отделывалась шуткой, переводя разговор на другую тему. Полагаю, она думала, что никто не распознает ее уловку, но я никогда не лезла к ней в душу, ведь у каждого из нас есть свои тайны. Решила, пусть считает, что со мной ее хитрость прокатывает. Мне было известно, что отец ее не мог похвастать образованием в традиционном смысле, но имел большие связи. По социальному статусу он был землевладелец и обладал достойными уважения познаниями в области коневодства.

Лекции проводились в классной комнате, и этим больничные курсы очень напоминали школьные занятия, которые мы посещали в более юном возрасте. Прежде чем нас допустили к больным, мы должны были проштудировать массу теоретического материала, в большинстве своем общеизвестного: заправка постели, мытье пациентов, накладывание повязок и шин, предотвращение распространения инфекционных заболеваний, распознавание симптомов. На протяжении многих недель мы сидели в классе и по нескольку часов кряду писали конспекты, а после сдавали экзамен за экзаменом. Просто пытка.

Я отчетливо помню момент появления Айлинг. Мы, бестолковые стажерки, со знанием долга впитывали мудрость одной из медсестер, упивавшейся своей ролью наставницы и своим авторитетом. Уж она во всю распиналась перед своими слушателями поневоле, донося суть каждого положения в пафосных выражениях, достойных члена парламента.

– Медсестра должна быть расторопной и сообразительной, но в первую очередь ее отличительное качество – послушание. Немалое значение имеет и такая черта, как добросовестность, дабы на нее можно было положиться. Медсестра должна взять за правило быть доброжелательной и любезной; если от природы такая манера ей не свойственна, она должна воспитать ее в себе. Медсестра не устает, ей не наскучивают ее обязанности, она не теряет терпение при виде нескончаемой череды человеческих страданий, которые она должна всеми силами облегчать каждый божий день своего земного существования. Награда для нее – сознание того, что она служит высокой цели в тесном единстве с другими медсестрами, ее соратницами.

От скуки я начала засыпать, вот-вот ударюсь лбом об стол. Вдруг скрипнула дверь, и в класс вошла худенькая девушка с ярко-рыжими волосами, выглядывавшими из-под чепца. Входя в любую комнату, Айлинг будто озаряла ее своим появлением. Не то что я. Мне всегда приходилось давить в себе инстинктивный порыв извиниться перед дверью за то, что я ее потревожила. Айлинг остановилась у входа и, когда наши взгляды встретились, улыбнулась мне. А я из робости постеснялась ответить ей улыбкой. Отвернулась и тотчас же пожалела, что выказала недружелюбие.

– Стажерки должны воздерживаться от пустой болтовни, – продолжала наша наставница. – Старайтесь не подпирать собой мебель или не задерживаться без дела у коек пациентов, будто вы встретили старых друзей. Ничто не производит более сильного впечатления безалаберности, как панибратское общение с пациентами или коллегами. Мы – профессиональные медсестры и находимся при исполнении своего долга. Я понятно объяснила?

Девушки хором подтвердили, что им все ясно, и Айлинг предложили пройти в класс и сесть. Свободных мест было несколько, но она опустилась на стул рядом со мной. Не смея поднять на нее глаза, я чуть сдвинулась в сторону.

Мы просидели рядом, на тех же самых местах, три недели, прежде чем я собралась с духом сказать ей что-то, помимо обязательного приветствия. Хотя мы почти не общались, я с радостным нетерпением ждала тех занятий, надеясь, что Айлинг заговорит со мной или взглянет на меня с той пленительной улыбкой, от которой меня пробирала сладостная дрожь. Сама я не могла придумать, как завязать с ней беседу: мысли в голове путались, подходящие слова не шли на ум. Но потом однажды, когда нас оставили дописывать конспект, Айлинг неожиданно обратилась ко мне.