Иван Любенко - Слепень. Повести

Рядом, утонув в мягком кресле, блаженно дремал Поляничко. Его нафиксатуаренные усы торчали, точно стрелки часов, показывающие четверть десятого. Своего помощника он отправил в сыскное отделение с вещами покойного после того, как присутствующие пересели с обеденного стола за ломберный.

Напротив Ефима Андреевича, дымя сигарой, сидел Купский и со скучной миной листал «Всемирный юмор» — журнал с картинками далеко не пуританского содержания. По грустным глазам директора синематографа было видно, что после выпитой водки и коньяка он разгорячился и спокойное времяпрепровождение тяготило его так же сильно, как обычно угнетало присутствие жены в местном театре-варьете. Душа Александра Захаровича жаждала продолжения в виде шампанского, очаровательных женских ножек, мелькающих перед глазами, и рассвета — не простого, а настоящего, когда перепачканный губной помадой и пахнущий всей гаммой духов фабрики «Ралле», он будет тихо плакать под задушевную цыганскую песню у костра на берегу Архиерейского пруда. Да, когда-нибудь это обязательно случится, а пока — солидная компания и уважаемые люди. Одним словом — скукота египетская.

— Два без козыря, — начал банкир.

— Три черви, — ответил судья.

Доктор задумался, ему предстояло принять правильное решение. Слегка волнуясь, Мильвидский вынул из внутреннего кармана фляжку. Сделав два глотка, он поморщился и стал её убирать, но сразу ему это не удалось.

— Не угостите? Что там у вас? Коньяк? — присяжный поверенный протянул руку.

— Нет. Это водка.

— Отлично! Мне чуть-чуть, чтобы взбодриться.

Ардашев взял фляжку и, налив немного в пустой стакан от только что выпитой сельтерской, заметил:

— Прекрасная вещь. И тоже серебряная.

— Да, подарок жены, — согласился Мильвидский, пряча предмет в карман.

Услышав слово «фляжка», директор «Модерна» встрепенулся и, глядя на Поляничко, спросил:

— Скажите, Ефим Андреевич, неужто Харитон вот так взял и запросто умер, а? Он ведь ни на что не жаловался, а если и болел, то только с перепоя… Ну как такое может случиться?

— Вопросец не по адресу, — приоткрыв глаза, усмехнулся Поляничко. — Это вы у нашего уважаемого врачевателя спросите. Я в медицине не разбираюсь.

— А тут и выяснять нечего. Тапёра отравил господин Мильвидский, — не отрывая глаз от карт, негромко выговорил присяжный поверенный.

В комнате воцарилась тишина. Было слышно, как под потолком бьётся случайно залетевшая большая чёрная муха.

— То есть как?! — привстав от негодования, воскликнул врач. — Вы хотите сказать, что Акулов был убит и это сделал я?

— Именно, — невозмутимо подтвердил адвокат.

В мгновение ока Поляничко поднялся и, оказавшись за спиной Мильвидского, тихо прошептал:

— Вы не волнуйтесь, Савелий Панкратович, не волнуйтесь. Сядьте. Давайте послушаем Клима Пантелеевича. Он обычно пустыми обвинениями не бросается.

— Как помните, господа, — начал рассказ Ардашев, — тапёр Харитон Акулов имел обыкновение во время сеанса подливать из фляжки в чайный стакан алкоголь. Так было всегда, но сегодня ещё до начала фильмы фляжку подменили. Это случилось в тот момент, когда Акулов, оставивший сюртук на стуле, куда-то вышел. И сделал это доктор Мильвидский. Какой разновидности было отравляющее вещество, я затрудняюсь сказать. Знаю только, что оно очень сильного действия. Думаю, после проведения химического анализа эксперт-криминалист определит состав яда и подтвердит мои слова. Сия жидкость, как вы помните, осталась во фляжке, найденной в кармане настройщика пианино. Нисколько не сомневаюсь в том, что и причина смерти Акулова — отравление ядом — будет засвидетельствована после вскрытия тела.

— Допустим, тапёра отравили. Но при чём здесь я? — робко осведомился Мильвидский. — Да и какие у вас имеются доказательства моей вины?

— Поверьте, их более чем достаточно, — горько усмехнулся присяжный поверенный и продолжил: — Итак, на серебряной фляжке Акулова, как, надеюсь, все помнят, было выгравировано: «С днём Ангела, милый! Твоя Крошка С.». И тут же стояла дата вручения подарка: «17.VI.12.», то есть семнадцатое июня прошлого года. А в этот день отмечают день ангела не Харитона, а Савелия. День ангела Харитона — одиннадцатое апреля. Точно такую дату вы найдёте на фляжке, находящейся в данный момент в кармане господина Мильвидского. И надпись там почти та же: «С днём Ангела, милый! Твоя Крошка До. 11.IV.10». Латинская буква С на фляжке, найденной у покойного, — не что иное, как нота «до». Именно такой литерой она обозначается. Другими словами, подписи на обоих подарках почти одинаковые. Разнятся только даты. Вероятно, всем присутствующим уже ясно, что «Крошка До (С)» — это Домна Александровна Мильвидская, супруга доктора, подарившая в разные годы и мужу, и любовнику одинаковые фляжки с похожей гравировкой.

— Стало быть, мотив смертоубийства — ревность? — спросил Поляничко.

— Ревность и месть, — подытожил Ардашев.

— Послушайте, Ефим Андреевич, но это же полная ерунда! — дрожа от негодования, возмутился медик. — У новоявленного господина Пинкертона нет никаких серьёзных доказательств! Да мало ли кто и что пишет на подарках? Разве к этому можно относиться серьёзно? И потом, если уж и принять во внимание заявленные доводы, то на фляжке, которая якобы моя, должны остаться отпечатки моих пальцев. Вы согласны? Давайте проверим, есть ли они там?

Присяжный поверенный покачал головой и сказал:

— Скорее всего, мы их там не обнаружим. Вы ведь действовали в перчатках. Они и сейчас лежат в вашем боковом кармане. Но это ни о чём не говорит. Перчатки есть и у меня, и у других присутствующих. Дело не в них. Вы надеялись успеть вторично заменить фляжки, когда ринулись приводить в чувство уже отошедшего в мир иной Акулова. Но не успели, поскольку я оказался рядом. Если бы вам это удалось, то ни у меня, ни у кого-либо другого не было бы никаких шансов раскрыть это преступление. И потому выкладываю вам ещё одно доказательство вашей вины — это безусловное наличие отпечатков пальцев покойного на той фляжке, что лежит в вашем кармане, то есть на фляжке, принадлежавшей ранее тапёру. Конечно, теперь там будут и мои следы, но в результате дактилоскопического исследования их можно легко отличить от ваших папиллярных узоров.

Мильвидский не проронил ни слова. Он молча уставился в пол.

— Положите фляжку на стол! — приказал Поляничко.

Доктор молча повиновался.

— Позвольте узнать, Клим Пантелеевич, — осведомился банкир. — А когда у вас появились первые подозрения в отношении убийства тапёра?

— Почти сразу. Свою роль сыграли три обстоятельства: наличие обильной пены изо рта музыканта, состояние фляжки, найденной в его сюртуке, и дорогой коньяк. Такая пена обычно наблюдается при отравлении сильнодействующими ядами. Что касается фляжки, то, судя по дате, её подарили три года назад. Однако на ней отсутствовали сколько-нибудь заметные следы пользования: царапины, вмятины, потёртости. Отсюда следовало, что её хозяин не злоупотребляет алкоголем, чего нельзя было сказать о погибшем музыканте. Да и стоимость коньяка немалая. Не каждый тапёр может позволить прихлёбывать его во время сеанса.