Виктор Татаринов - Под ризой епископа

Во второй день приезда в бывшем кулацком доме, где размещалась колхозная контора, Ковалеву удалось собрать комсомольцев. Они несмело переступали порог, вполголоса здоровались и занимали места на скамейках. Среди них выделялся высокий, под стать Ковалеву, Николай Широбоков. Он уселся на заднюю скамью и глядел оттуда, приоткрыв рот и стараясь не пропустить ни одного слова приезжего. Ковалев начал издалека: сначала расспросил о житье-бытье молодежи, потом — о комсомольских делах. С радостью стал замечать, как постепенно отчужденность между ним и парнями исчезала. Когда же он перевел разговор на главную тему — что могло произойти с Романовым, собравшиеся вдруг снова притихли, затем, ерзая на лавках, стали переговариваться вполголоса по-удмуртски.

Иван Назаров был у комсомольцев старшим не только по положению, но и по возрасту. Он уже довольно зрело оценивал события и факты, Хорошо понимая, как трудно Романову — единственному коммунисту на селе — вести артельное хозяйство, он всеми силами старался помочь ему: поднимал комсомольцев на дела, и те всегда показывали пример в работе в горячую пору сенокоса и особенно в страду; выпускал стенгазету, вел агитработу. Но в сложном круговороте больших и малых дел, творившихся в селе, секретарь комячейки порою заходил в тупик. Вот тогда он шел за советом к Романову, и тот, выкраивая время, часто беседовал с ним и толково разъяснял текущий момент. По совету Романова комсомольцы за перегородкой конторы в небольшой комнатушке открыли избу-читальню. По его подсказке они не упускали из виду амбары, зерном из которых был еще кое-кто не прочь поживиться; следили за тем, как содержится обобществленный скот. Дел у комсомольцев было много, а жизнь подбрасывала все новые и новые.

— Счастливые вы, — сказал как-то Романов комсомольцам, — все у вас впереди. Вот покончим с кулаками — заживем зажиточной радостной жизнью. Будет у вас и клуб, и музыка в нем, и кино, и спектакли.

Глубоко запали эти слова председателя в сердце комсомольского вожака. А вот не стало его, и Назаров почувствовал, что потерял надежную опору в жизни. Все покатилось куда-то вниз, началась неразбериха, не с кем стало посоветоваться, поговорить откровенно по многим мучившим его вопросам. Сейчас, сидя перед молодым уполномоченным, Назаров понял, как давно ему не хватало именно такой встречи, такого вот разговора. Ковалев произвел на него впечатление особенного человека. Надо же: молодой парень, всего на несколько лет старше Ивана, а разбирается в политике не хуже самого Романова. Говорит просто и доверительно, как со взрослыми, и по тому, как слушали его комсомольцы, когда он убежденно доказывал необходимость выявить настоящую причину исчезновения председателя колхоза, Назаров все больше и больше проникался к нему доверием.

Расходились поздно. Керосин в лампе догорал. Первым с места поднялся Николай Широбоков. Он выходил неуклюже и в потемках наступил кому-то на ногу.

— У, пожарная каланча, — расслышал Ковалев почти детский голос.

Послышался смех.

— Это кто же там каланча, Широбоков, что ли? — спросил он. — Ничего, Коля, я ведь тоже каланча, да, пожалуй, еще подлиннее тебя. Нам с тобой сверху-то виднее.

Настроение у ребят было хорошее, они медлили идти по домам. В тот вечер Ковалев узнал немало нового.

…Случилось это за несколько месяцев до того, как исчез Романов. В артели «Красный Октябрь» нельзя сказать что все шло гладко. Однако хозяйство выправлялось и даже после неурожайного года не распалось. Вовремя обработаны земли, заготовлены корма. Одним словом, артельцы были уверены, что вместе трудиться им сподручнее, только бы кулаки не мешали. На собраниях открыто называли фамилии единоличников, подлежащих обложению повышенными налогами. Несколько хозяйств было раскулачено. По поручению райкома ВКП(б) Федор Романов возглавил комиссию по коллективизации и решительно вел курс на изъятие излишков зерна, сельскохозяйственного инвентаря у богатых. Народ дружно выходил на работы, любое дело решалось сообща, все казалось по плечу объединившимся в колхозную артель. Успехи радовали бедняков, но вызывали ярую злобу у тех, кто лишался лучшей земли, мельниц, шерстобиток, крупорушек, сеялок, а главное, наемной рабочей силы.

Беда подкатилась исподволь. Все стало выявляться на собрании, куда сошлось почти все село. На повестке дня стоял вопрос о контрактации излишков семенного зерна для осеннего засева колхозного поля. Романов убеждал, что такая мера вызвана тем, что колхоз еще не имеет своих запасов, и попросил присутствующих высказать свое мнение, но зал напряженно молчал. Наконец с задних рядов, где сидела кучка единоличников, кулаков и подкулачников, послышался недовольный ропот, и к столу, пробивая дорогу локтями, протиснулся единоличник-твердообложенец Глебов.

— То, что сказал здесь председатель, — начал он возбужденно, — ведомо давно. Двенадцать годов, слава те господи, живем при Советах. Власть эта, конешно, праведная, а вот пошто же берут с крестьянина последнее, пошто до зернышка выметают из сусеков? Есть али нет — все одно отдай. И опять же, где обещанные промтовары? Ну, ответьте, где соль, мыло, спички, мануфактура там разная, где, спрашиваю? Нету! Одна болтовня есть. У городских-то губа не дура, что получше да показистей — себе, а крестьянин опять ходи в опорках [16] Опорки — здесь — остатки стоптанной и изодранной обуви, едва прикрывающие ноги. — прим. Гриня . Так я говорю?

— Правильно! — послышалось сзади. — Шпарь, Глебов, дальше!

Зал загудел. Глебов хитро посматривал на президиум, довольный поддержкой, продолжал:

— Оно, конешно, надо бы засеять поле, земля, она не любит пустоты. А где ж его, зерно-то, взять?

— У тебя в амбаре, — послышалось из зала, — там оно у тебя ворохами лежит, еще третьегоднешнее, инда в сусеки не вмещается. Сидишь как… ни себе, ни людям.

— Так я бы и не прочь отсыпать вам несколько пудов, однако свершись эдакое, от вас возврату не увидишь. Забудете. Так ведь, граждане артельники? — уверенно говорил он.

В ответ раздались голоса с первых рядов:

— Еще чего — возврата захотел! Для общего-то дела и пожертвовать считай за счастье. Не нашим ли горбом оно нажито? Чьим потом пахнет это твое зерно?

— Гони его с собрания!

— А вот в таком разе у нас совсем нет зерна, а коли и есть, то не про вашу честь, — отрезал Глебов, но его голос затерялся в общем гуле. В руках председателя надрывно звучал школьный звонок.

— Тихо!

— Ты, гражданин председатель, не названивай. Нынче звонарей-то с колокольни долой!

— Зерно мы силой не отбираем, — Романов вышел из-за стола, когда гудевший, как пчелиный улей, зал немного притих. — Мы с вами заключаем договор, а когда соберем урожай, вернем долг сполна. Ведь сейчас оно, это зерно, лежит у вас мертвым капиталом. Подумайте об этом.