Виктор Татаринов - Под ризой епископа

— Эй, Романов! Васька! — повелительно заорал Кожевин. — Принеси-ка мне сюда, дугу, да побыстрей шевелись, ну!

Васе не хотелось идти за дугой, его унижал хозяйский крик Кожевина, но подумав, что с пьяным не стоит и связываться, он пошел в другой конец лабаза, отыскал там дугу, принес и подал бригадиру.

— Ты что принес? Разве я эту просил принести? А ну, марш за черной, за моей. Д-дубовая твоя башка! Только и умеешь, что на балалайке тренькать да всякую чушь сочинять, сочинитель, — пуще прежнего разошелся Кожевин.

Вася больше не пошел выполнять прихоть бригадира, хватит, он вовсе не обязан прислуживать хоть кому. Ненависть к Кожевину захлестнула его душу. Он вспомнил, как в поле, возвращаясь из больницы, услышал злые слова бригадира: «Мы не уйдем с колхозной земли, как некоторые…» И вот они стоят друг перед другом, Кожевин дышит прерывисто, уставясь на парнишку мутным взглядом. Неотступно и смело смотрит на него Вася, всем видом показывая презрение и отчаянность.

— А ну, неси дугу, слышишь! — настаивал Кожевин.

— Сам сходишь, не велик господин, — отрубил Вася. — Ишь разорался, двенадцать лет лакеев нет. И не будет!

Это окончательно вывело Кожевина из себя, он набросился на парня, больно опоясав его ременным кнутом. Еще раз занес кнут для удара, но ремень запутался, обвил толстую шею бригадира — по голове Васи пришелся удар кнутовищем, к счастью, не такой сильный, чем мог быть. Это переполнило его терпение, он с яростью ухватился за кнутовище и не выпускал из рук. Кожевин силился выхватить его. Так они и застыли на несколько мгновений.

— Да я тебя, стервеца! — хрипел ошеломленный такой дерзостью бригадир. — Отпусти, говорю! А не то башку сверну!

Вася напряг все силы, выдернул кнут из рук пьяного и с силой швырнул на крышу лабаза. Тогда Кожевин бросился на мальчика с кулаками, тот ловко увернулся, схватил стоявшие рядом железные вилы, крикнул:

— Не подходи, заколю!

Кожевин остолбенело закачался в бессильной ярости, матерно выругавшись, бросился к жеребцу и стал избивать его седелком, утратив всякое соображение и самообладание. Потом ухватился за узду, потянул голову коня и стал кусать его ухо. Жеребец фыркнул и, взмахнув головой, отбросил хозяина, а сам ускакал за ограду. На его крутой шее болтался хомут. Валявшийся на земле Кожевин выплевывал изо рта сгустки крови.

Эх, был бы тут дедушка! Разве бы он дал Васю в обиду! Как же дальше-то жить, куда податься?

На селе, он понимал это, ему теперь житья совсем не будет, коли он восстал против самого бригадира, который за председателя. Понурив голову, он медленно брел к дому Кузьминых.

— Что с тобой стряслось? — выпалила подбежавшая к нему первой Аленка. — Заболел, что ль? Пошли скорей в избу.

— Зима — не лето, пройдет не это, — с деланной веселостью ответил ей Вася.

…В Костряковскую школу первой ступени Ковалев пришел в середине дня. Шли последние уроки учебного года. Только что прозвенел звонок на перемену, и узкий темный, без окон, коридор заполнили ребята. Уполномоченный с трудом пробился в толчее к небольшой комнате-кабинету.

— Здравствуйте! Я из ГПУ. Ковалев, — отрекомендовался он сидевшей за столом сухонькой женщине. — Мне бы заведующую.

— Это я, — с испугом ответила та, бойко вскочила со стула. — Полина Антоновна Лушникова. Чем могу быть полезной?

— Мне необходимо поговорить с учеником Василием Романовым.

— Он что-нибудь натворил?

— Нет, нет, не волнуйтесь. У меня к нему разговор относительно его отца, председателя колхоза Романова.

— Как только начнется урок, я его приглашу, — заведующая жестом указала на узкий длинный коридор, словно оправдываясь, что по нему сейчас трудно пробраться и отыскать нужного ученика. — А пока, если не возражаете, у меня к вам тоже есть серьезный разговор. Садитесь, пожалуйста, — добавила она встревоженно.

— Слушаю вас, Полина Антоновна.

— Как бы это вам объяснить короче и яснее? Одним словом, я давно ждала встречи с понимающим человеком. Дело-то вот в чем… Вот мы часто говорим, что идет жестокая классовая борьба. Это факт. Но все это не должно отражаться на детях. Однако, к нашему огорчению, мы не в силах оградить их от всего, связанного с этой борьбой.

— Естественно, — согласился Ковалев. — Дети все видят и все хотят знать. Знают, за что стоят и борются их отцы, стараются им помочь.

— Помочь?! — воскликнула заведующая, — Но ведь дети бывших кулаков, а у нас, к примеру, их хватает, тоже помогают своим отцам. Мы им втолковываем на уроках учение о равенстве, дружбе, товариществе, а дома от родителей они слышат прямо противоположное, те развивают в них жестокость, чувство мести и тому подобное. Это же… непедагогично!

— У, вас что-то произошло из ряда вон выходящее? — насторожился Ковалев, глядя на взволнованную Полину Антоновну.

— В том-то и дело.

Заведующая открыла шкаф, и достала оттуда сверток. Когда она развернула его, Ковалев прочитал надпись на лоскуте материи: «Долой Советы, да здравствует царь!»

— Это работа кулацких сынков, — расстроенно пояснила заведующая. — Был у нас пионерский отряд — развалился. Кстати, Вася Романов первый вступил в пионеры, первый принял пионерскую присягу. За это его буржуйчики… ну эти, кулацкие сынки, избили до полусмерти. Вот такое у нас творится в школе, и мы ничего не можем поделать. Или еще один пример: каждый учитель волен рассаживать учеников в классе по своем усмотрению, однако кулацкие дети сидят отдельно от всех. «Мы-де с голью на одну скамью не сядем», — заявляют они.

А вот и еще, полюбуйтесь: — она выложила перед Ковалевым несколько листков бумаги, он брал их один за другим и читал: «О здравии и восстановлении кулака помолимся», «Колхозники — богоотступники».

Прозвенел звонок. Заведующая, извинившись, вышла. Ковалев оперся о край стола и задумался! Было ясно, что кулацкие дети в школе чувствуют себя хозяевами и верховодят, мешают учителям, а те ничто не могут им противопоставить. Был пионерский отряд и развалился… Нет! Нельзя школьников-пионеров держать в стороне от классовой борьбы, как это получилось у заведующей школой. Нельзя!

Скрипнула дверь. На пороге стоял заметно повзрослевший за последнее время Вася Романов.

— Вы меня звали?

— Заходи, Василий.

Вася рассказал уполномоченному о том, как он попал в дом Аксиньи, бывшей монахини, о том, как бабка Аксинья незадолго до смерти матери приходила к ним домой и как мать после этого посещения стала невеселой и хворой.

Это сообщение особенно насторожило Ковалева. Он уже задумывался над вопросом: не одних ли рук дело — гибель отца и матери мальчишки? Так за беседой они просидели до конца занятий. В кабинет на минуту вошла заведующая и тут же, одевшись, вышла.