Виктор Татаринов - Под ризой епископа

Еле угадывая собственный, быстро заметаемый снегом след, Архип медленно пошел назад, с надеждой всматриваясь в темноту. Кошовку словно сдуло снежной заметью. Какую же глупость он спорол, дурья башка! Ведь погибнет парнишка.

Конюх уже не шел, а полз. Полз все медленнее, потом замер. Полежав, поднял голову и не поверил собственным глазам: в нескольких шагах сквозь снежную завесь он различил смутное пятно повозки. «Вася-а!» — крикнул он, как ему показалось, во все горло, и уткнулся головой в снег. Долго лежал в забытьи. Теперь уже и на расстоянии одного шага никто бы не смог отыскать и увидеть его под толстым снежным покровом. Вдруг что-то толкнуло его в грудь. Архип напрягся, пополз, и… вот она, кошовка, а в ней — Вася. Рукавица из овчины, покрывшаяся льдом, уже коснулась повозки, и снова он провалился в забытье.

С рассветом их, закоченевших, нашли в поле проезжающие лесорубы. Архип очнулся в больнице к вечеру, а Вася еще с неделю не приходил в себя, лежал пластом в полном беспамятстве.

Когда разговор был закончен, Ковалев, попрощавшись с Архипом Наумовичем и Васей, вышел из больницы. Перед глазами бесформенными комьями снега маячили забинтованные руки старика. Настроение было не из веселых: пролетело полдня, а сдвигов — никаких. Конечно, встреча с конюхом и сыном председателя была не бесполезна, кое-что ему все же удалось выяснить, и кто знает, может, это в дальнейшем откроет дорогу к фактам, связанным с исчезновением председателя. Ковалеву, однако, не терпелось как можно скорее отыскать сами факты. Он попридержал коня, закурил, отвернувшись от ветра, стал размышлять. С кем бы сейчас поговорить, чтобы побольше выяснить или хотя бы уловить ту невидимую ниточку, о которой так много говорят опытные чекисты? А может, все это лишь красные слова, на деле же и нет их, этих ниточек? Что можно еще предпринять? Ковалев вспомнил, что, согласно карте в кабинете начальника, на пути в Костряки должен быть сельский совет. Не поговорить ли с его председателем? Уж он-то, во всяком случае, должен знать, что вершится в окрестных селениях.

Председатель Семен Кузьмич Саблин сидел в жарко натопленной избе сельского совета и набивал махоркой папиросные гильзы. Услышав, что кто-то подъехал, он подошел к окну и увидел городскую кошовку и сидящего в ней военного. Кого это нелегкая несет в такую пору? Вроде бы все планы выполнили и сельсовет не на плохом счету у районного руководства. И все же вот приехал кто-то. Но почему военный? На всякий случай он гостеприимно выбежал навстречу, ухватил лошадь за узду, отвел к коновязи, где постоянно лежала приготовленная охапка сена. Ничего не спрашивая, провел Ковалева в сельсоветскую избу, где все еще топилась железная печка-«буржуйка». Вдоль стен стояли скамейки, в простенке около стола висел телефон. От запаха варившейся картошки Димитрий невольно проглотил слюну, уселся на табурет, предложенный хозяином, и распростер руки над пышущей жаром «буржуйкой». Тепло разом сморило его. Меж тем хозяин устроился напротив и вопросительно поглядывал на приезжего серыми глазами из-под надвинутой на лоб кожаной шапки. «Такая же добротная шинель, вот ростом, пожалуй, чуть выше, — сравнивал председатель гостя с собой, — А по годам — зеленый мальчишка».

Вид у Ковалева и впрямь был не слишком впечатляющий: и только что наметившиеся стрелки усов, и челка, свалившаяся на лоб, и простые сапоги, и потертые галифе отнюдь не придавали ему начальственной солидности. «С таким разговаривать надо попроще», — решил Саблин и оживился. Он заговорил почти весело:

— Ежели пожаловали именно к нам, то я сейчас же, без задержки, устрою вас на квартиру. Это все в наших руках и возможностях.

— Нет, нет, я в общем-то не к вам. В Костряки пробираюсь. Уполномоченный ГПУ Ковалев, — представился он, догадавшись, что перед ним сам председатель. — Вот мои документы.

— Понимаю, понимаю. А я — Саблин. Семен Кузьмич. Там-то, конечно, дела поважнее. Какие, если не секрет? — спросил он, возвращая документы.

— Про историю с председателем колхоза в Костряках слыхали?

— Само собой…

— Вот не знаем, где он.

— А что, разве за такой случай ответственность несет и сельсовет? Мы свое сделали: сообщили куда следует.

Ковалев, не теряя надежды что-нибудь узнать по делу, опять попытался направить разговор в нужное русло.

— А все-таки, какие же вести доходили до вас относительно Романова?

— Вестей у меня хоть отбавляй, летят со всех концов. Сводки сюда, сводки отсюда. Сельсовет, он и есть сельсовет, — продолжал Саблин, то ли не поняв вопроса, то ли показывая значительность занимаемой им должности. Он солидно поднял указательный палец: — Как никак пять колхозов вот уже третий год как организовались. Пять председателей под началом, и ни одного днем с огнем не сыщешь, когда нужны. То на полях, то в амбарах, то на скотных дворах. Я уж привык к этому. Романов, он такой же, как и все остальные. Таково уж ихнее положение — дела и дела.

Ковалев отогрелся, встал, застегивая шинель, разочарованно глядел на собеседника. Надежда на осведомленность председателя сельсовета рушилась и догорала, как дрова в «буржуйке». «Забюрократился, что ли? — подумал он. — Председатель сельсовета, а не знает того, чем вся округа взбудоражена». Он вышел из конторы, отвязал Воронка.

— Так вы сейчас в Костряки? — спросил Саблин, выходя на крыльцо проводить уполномоченного.

— И я с вами. Можно? Попутно решу кое-какие вопросы, — попросился он.

— Что ж, тогда поехали, — не стал, возражать Ковалев.

— Эх, жизнь! Я вот сейчас кое-что припомнил об этом Романове. — Саблин грузно опустился в повозку. — Живет, скажем, человек. Люди о нем думают одно, а поглубже копнуть: он — это совсем даже другой человек. И во всем этом советская власть — вот как мы с вами — разбирайся.

— Это вы о чем?

— Никогда бы не подумал, что Романов служил в белой армии.

Сообщение заинтересовало Ковалева, он вопросительно посмотрел на собеседника, ожидая продолжения.

— Да, да, был, говорят. То ли в плену, то ли по другому какому случаю, — подтвердил Саблин вместо продолжения.

Они замолчали.

— Вы давно на посту председателя? — нарушил молчание Ковалев.

— Да еще до организации колхозов, нонче на четвертый год потянуло.

— Значит, и людей здешних, и места хорошо знаете?

— Как свои пять пальцев, — похвастался Саблин. — Все тропинки и колдобины наперечет знаю. Можете вполне рассчитывать на меня и располагать мною.

— В каком смысле?

— А в любом. До меня, тут много людей сменилось. Одних зарплата не устраивала, других — беспокойная работа, третьи, скажу попросту, испугались угроз, выстрелов из обрезов в спину. Как-никак кулачье ни кого-нибудь, а нас на мушку берет. А лично мне такая жизнь по душе, скучать не приходится. Так вот и служу, порох всегда держу сухим: с наганом не расстаюсь, потому как днем и ночью выезжать по разным предвиденным и непредвиденным делам приходится. Сами знаете лучше меня: кругом бандиты рыскают. Я же старый вояка, фронтовик. Врукопашную ходить приходилось, не раз со смертью в прятки играл. Знать, правду говорят, кому судьбой назначено за тыном окоченеть, того до времени и пушкой не прошибешь.