Валерий Введенский - Напиши себе некролог

— Обстоятельства вынуждают…

— Неужели задумали жениться?

— Почти… Смазливая барышня пригласила на прием. А ее родитель занимает высокий пост…

— Как я вас понимаю, Арсений Иванович. Десять лет назад сам находился в подобной диспозиции. Нищий сирота шел на смотрины в дом лучшего витебского портного.

Арсений Иванович от удивления высунул голову из-за занавески:

— Вы были нищим?

— Я — сирота с рождения. Рос у дяди вместе с двенадцатью его детьми, перебивался с хлеба на воду. Но был лучшим в ешиве, и поэтому ребе отрекомендовал меня Беллочкиному отцу в качестве жениха. Видите ли… У евреев не принято женить деньги на деньгах. Потому что ум, в отличие от денег, не передается по наследству. А когда нет ума, деньги, даже если их очень много, куда-то исчезают. Только ум способен их приумножить. Что, собственно, я и сделал. Предложил тестю открыть в столице магазин. Шить, как и прежде, в Витебске, где рабочие руки стоят копейки, а продавать здесь. Тесть сперва сильно расстроился: так ли я умен, как уверял его ребе? Конечно, он понимал, что размер с клиента можно снять в Петербурге и передать в Витебск телеграфом. Но как проводить примерки? Я объяснил ему, что мы вообще не будем снимать размеры, а примемся шить сразу на разные фигуры. Покупатель примерит наиболее подходящий, а укоротить, подрезать, чуть-чуть расставить можно прямо в лавке. И что? Дело наше процветает. Более того. После моих успехов Беллочкин брат открыл подобный магазин в Париже!

— Боюсь, что у русских подобные браки не приняты. У нас по-прежнему деньги женятся на деньгах. Ну или на связях, — грустно посетовал Арсений Иванович, выходя из примерочной.

— Сообщите ваш адрес, — попросил приказчик.

Яблочков продиктовал.

— А что у вас за ссадина на лбу? — спросил участливо Тейтельбаум.

— Да так… Пытались убить, но не вышло…

— Надо бы ее замаскировать. Обратитесь-ка к Жан-Жаку…

— Руссо? — усмехнулся Арсений Иванович.

— Нет, его фамилия Лауре. Здешний куафюр. Очень, очень хороший. Он зачешет вас так, что ссадина не будет видна.

— Пора бы Жан-Жаку нам уже процент выплачивать, — улыбнулся приказчик. — За неделю второго клиента к нему отправляем. Может, и очки желаете?

— Очки? Какие очки? — насторожился Яблочков.

Синие совиные ему уже снились по ночам.

— Да какие угодно. Мастер Брандт — золотые руки, любые окуляры изготовит. Все тому же клиенту его присоветовали.

— Когда? — спросил Яблочков, чувствуя, что вот она — удача.

— Во вторник. Зашел к нам этакий раскольник. Волосы до плеч, борода до пуза, армяк, все как полагается. Я в удивление, мол, что угодно? А он вдруг: «Приодень по моде. Надоело дедовы обноски носить».

— Молодой, старый?

— Юный. Правда, это стало понятно, когда месье Жан-Жак его наголо обрил. Даже моложе вас, лет двадцать, не больше.

— Очки? Какие он очки купил?

— Самые что ни на есть модные. Роговые. Стекла синие.

— Адрес оставил?

— Конечно, чтобы мы обноски ему вернули. Не пойдет же он в них с бритой головой.

— Говорите, ну же…

Приказчик листал страницы в блокнотике:

— Не то, не он… Федор Рыкачев, Большая Зеленина, дом купца первой гильдии Пятибрюхова…

— Обожженыш? — воскликнул Крутилин, заслушав доклад Яблочкова. — Не может быть…

— Еще как может. Я и цирюльника опросил, он хорошо его описал.

— Федька хоть сам и не старовер, вырос у староверов. Нравы у них сам знаешь…

— Как раз из-за строгости нравов, из-за невозможности реализовать обычные желания люди и решаются на преступления.

— Возможно, ты и прав.

— Дайте людей, еду на задержание.

— Я тоже.

Ворота открыл все тот же верзила в черной косоворотке.

— Чего желаете? — как и в понедельник, спросил он у Крутилина Иван Дмитриевич на этот раз продемонстрировал револьвер:

— Хозяин дома?

— Да, — подтвердил верзила.

— А Обожженыш?

— Нет, съехал.

— Куда?

— Он мне не докладывает…

— Яблочков, допроси-ка его. По глазам вижу — врет. А вы, — начальник сыскной обвел взглядом шестерых агентов, — обыщите дом.

— На женскую половину никак нельзя, — возразил верзила.

— Тебя забыли спросить, — Яблочков схватил верзилу за патлы и, резко потянув вниз, стукнул коленом ему по лбу.

— А я пока потолкую с хозяином, — сказал в заключение начальник сыскной.

— Что опять случилось, Иван Дмитриевич? — испуганно спросил Пятибрюхов у вошедшего без стука Крутилина.

— Федор твой где?

— Съехал.

— Куда?

— Не знаю. Испросил отпуск для поправки здоровья.

— Когда?

— Во вторник. Собрал вещи и укатил. Сказал, объявится через месяц. А что случилось?

— Против Федора подозрения. Весьма серьезные.

— Как вы могли им поверить, Иван Дмитриевич? Да на этих мошенниках пробу негде ставить.

— Ты о ком? — недоуменно спросил Крутилин, пытаясь сообразить, где искать Рыкачева.

— О братьях Серогодских. Федор по неопытности в их ловушку попался. Предложили они ему баржу корабельных сосен. Нам такие до зарезу нужны. Обожженыш ударил с ними по рукам, но, когда сосны осмотрел, покупать наотрез отказался, потому что гнилыми они оказались. Братья сперва пытались его подкупить, де, долю тебе от сделки выплатим, а когда не вышло, пригрозили Федьку в Сибирь отправить. В полиции, де, у них много друзей, если напишут заявление, что Федор деньги у них украл, его арестуют и осудят. Я братишек этих знаю, потому эти угрозы воспринял всерьез. Вот и велел Федьке на время скрыться. Хорошо, что к вам дело попало, Иван Дмитриевич. Уверен, что разберетесь.

Степан Порфирьевич открыл ящик стола и вытащил оттуда набитый бумажник:

— Сколько?

— Нисколько. Начальник сыскной полиции мошенничествами с корабельными соснами не занимается. Федька твой не в воровстве, в убийствах обвиняется.

— Не верьте Серогодским.

— В убийствах Капы и Кости Гневышевых.

— Что-что?

— Где Федор находился в ночь на понедельник?

— Здесь. Где ему быть? Хотя нет… Точно нет! В понедельник ему с самого утра надо было оказаться в Стрельне. Договор выгодный подписать. А клиент там капризный. Если опоздаешь — пиши пропало. Обожженыш решил отправиться туда ввечеру и где-нибудь переночевать.

— Вернулся оттуда когда?

— В понедельник. Часа три пополудни было. А может, четыре.

— А в шесть сюда пришел Костик. После его ухода Федька из дома выходил?

— Господи! Выходил… Сразу после того, как мы с Костиком повздорили. Федя пожаловался, что голова у него разболелась, де, надо прогуляться, воздухом подышать…

В кабинет постучали. Степан Порфирьевич вздрогнул. Крутилин ответил за него:

— Войдите!

Вошел агент Голомысов с большим бумажным пакетом в руках:

— В комнате Рыкачева нашел.