Дмитрий Ольшанский - Крест, орёл и полумесяц. Часть 1. Последний крестовый поход

* * *

Когда сражение подошло к концу, солнце стояло в зените, и уставшие воины грелись в его лучах, устроившись на бивуаке недалеко от места битвы. Само поле сплошь было усеяно мертвыми телами и тяжелоранеными бойцами. Крестоносцы бродили туда-сюда, высматривая своих товарищей и добивая раненых врагов. Повсюду валялись сломанные копья, щиты, доспехи, порванные знамена и флаги османов.

Отдав последние распоряжения своим людям, я спешил на встречу с воеводой и внимательно осматривался по сторонам, пытаясь хотя бы приблизительно оценить потери нашего войска. Это сражение не прошло бесследно и для меня – клинок одного из сипахов с такой силой опустился на мою кирасу, что ее нагрудник треснул попал. Если бы этот страшный удар пришелся на незащищенное место, я бы наверняка был уже мертв, однако этой участи удостоился сам обидчик – ответным ударом я пронзил его кольчужный доспех, да с такой силой, что потом мне стоило немалых трудов вытащить лезвие меча из мертвого тела.

Неподалеку от места битвы располагался лагерь военнопленных. Там за наскоро возведенной изгородью сидели, понурив головы, пленные турки. Полураздетые, перепачканные грязью и кровью, в большинстве своем раненые – они представляли собой довольно печальное зрелище и вызывали сейчас жалость, хотя пару часов назад каждый из них, не колеблясь ни секунды, мог оборвать мою жизнь. Но теперь я видел перед собой не грозных воинов-османов, наводящих ужас на весь христианский мир, а обычных испуганных людей, которые оказались на этой войне не по зову сердца, а по приказу и принуждению. Я не мог поверить, что они могли добровольно оставить свои дома, свою семью, своих детей, чтобы умирать и убивать с именем своего Бога на устах. Но разве не жесток такой Бог, который разлучает жен и мужей, отцов и сыновей ради того, чтобы они отдавали свои жизни и забирали чужие, прославляя его имя?

С другой стороны, много крови пролилось и в христианском мире. Даже из-за подозрений в ереси теперь можно запросто отправиться на костер или сгинуть в ужасных застенках инквизиции. Об этом я был хорошо осведомлен, путешествуя по западным землям. Я слышал и видел много жутких вещей, каждый раз содрогаясь при мысли, на какие ужасные деяния способен человек, особенно тот, кто полагает, что совершает правосудие от имени Господа. Такие люди уже давно узурпировали право распоряжаться жизнью и смертью. Даже всесильные короли и императоры не всегда решаются бросить открытый вызов Церкви. Тех же, кто смеет оспаривать этот несправедливый порядок, безжалостно преследуют, пытают, а затем передают светским властям, чтобы те «обратили плоть грешников в пепел».

Но когда и почему западные королевства стали жертвой столь опасного лицемерия? Отчего воля отдельных людей именуется «волей Господа» и обращена против тех, кто не боится поднимать свой голос в защиту справедливости и закона?

«Нет, – отвечал я себе. – Здесь нет и не может быть ничего общего с учением Христа. Погрязшие в разврате и купающиеся в роскоши отцы церкви возвели свой собственный культ. Он основан на страхе невежественной толпы и кострах инквизиции».

И хотя я тоже сражаюсь под знаменем Иисуса Христа, славя имя его и обращаясь к нему в своих молитвах, на эту войну меня привело отнюдь не религиозное рвение…

Взглянув еще раз на пленников, сидевших на земле, я пошел прочь. Мне было хорошо известно будущее этих людей: большинство попытаются обменять на рыцарей-христиан, за других потребуют выкуп. Судьба остальных была плачевна: их убивали или делали рабами. Сам Янош Хуньяди не поощрял убийство пленных и старался по возможности использовать их более эффективно. Так, например, они занимались обустройством лагеря, рыли выгребные ямы, чистили конюшни и выполняли множество других задач, которыми часто пренебрегали обычные воины.

Пройдя через все поле, я наконец нашел Хуньяди, который разбил свой шатер на месте ставки османского главнокомандующего. Он уже успел снять свои тяжелые доспехи и сейчас прогуливался в удобном походном одеянии, неотлучно сопровождаемый своими мадьярскими телохранителями. Заметив меня, воевода подал знак своей охране, и рыцари расступились.

– А вот и наш герой! – Янош похлопал меня по плечу, затем, обратив внимание на треснувший нагрудник, добавил:

– Жаркая сегодня вышла схватка, не так ли?

– Турки – прирожденные наездники, – ответил я, вспоминая страшные мгновения битвы. – Их кони быстры, а стрелы разят без промаха. Я потерял половину своего отряда.

– И все же ты и твои люди показали себя блестяще, – одобрительно кивнул Янош Хуньяди. – Все произошло в точности так, как я задумал. Их конницу нужно было нейтрализовать любой ценой, ты, надеюсь, и сам это понимаешь.

К своему сожалению, я понимал это лучше других, ибо знал, что веду своих людей на смерть. Нам предстояло совершить невозможное – сковать легкую конницу турок и не допускать ее к месту сражения. Для этого я разбил все свои силы – две с половиной сотни бойцов – на небольшие отряды по сорок – шестьдесят человек, доверив их проверенным в боях людям. Нанося стремительные удары, которые Джакобо называл змеиными бросками, мы так же стремительно удалялись, вынуждая турок постоянно отвлекаться на свой тыл. После двух часов такой игры в кошки-мышки люди с трудом держались в седлах, а кони уже не развивали нужной быстроты бега, однако, несмотря на потери, задача была выполнена.

В не меньшей степени Янош Хуньяди был доволен и собой, ведь он единственный, кто настаивал на том, чтобы дать туркам открытый бой, в то время как остальные предлагали отступить в Ниш. К счастью, король Владислав поддержал позицию Хуньяди, и после этого все споры утихли.

– Турки быстро учатся на своих ошибках и наверняка извлекут урок из этого поражения, – сказал воевода, поглядывая на усеянное трупами поле. – Легких побед впредь ожидать не стоит. Впрочем, крупных сражений, на мой взгляд, не предвидится вплоть до самой Софии. Полагаю, османы попытаются закрепиться там.

– Стены Софии крепки, и турки не сдадут город без боя, – заметил я. – Осада может затянуться до зимы, а это гибельно для нашей армии. Неужели ты надеешься занять город до холодов?

Янош посмотрел на меня с легкой улыбкой – в любой ситуации у него всегда был наготове план действий, и на этот раз он сказал с полной уверенностью:

– Мы будем в Софии еще до начала декабря.

Я не стал высказывать свои сомнения вслух, хотя и не мог разделить подобной уверенности. Путь до города был неблизким, да и турки, хотя они и разбиты наголову, все еще могли оказать серьезное сопротивление. Однако я верил в талант своего воеводы и поэтому убеждал себя, что все будет именно так, как он сказал.