Ирина Лобусова - Смерть в катакомбах

— Нет, жены у него точно не было. А кто сейчас живет — понятия не имею. Он тогда меня даже в квартиру не впустил, документы на лестничной клетке забрал. Но я запомнил, что квартира вроде не коммунальная. Там у двери был только один звонок.

На следующее утро Зина быстро шла по Комсомольской. На работу в кафе решила немного опоздать. Вот и нужный дом — величественный, четырехэтажный, старинный, солидный, словно символ незыблемости веков. Великолепный, даже во мраке окружающей войны.

Зина без труда нашла нужный подъезд и по широкой мраморной лестнице поднялась на второй этаж. На двери, которую описал ее друг Алексей, Зину ждал приятный сюрприз — латунная табличка с надписью «А. К. Панфилов». Звонок был один. Это означало, что в квартиру пока не вселили посторонних жильцов.

Зина вздохнула и решительно нажала кнопку звонка. За дверью послышались шаги, и вскоре на пороге появился мужчина лет пятидесяти, с добрым внимательным лицом.

— Здравствуйте! Я ищу родственников профессора Панфилова, который когда-то жил в этой квартире, — бодро отрапортовала Крестовская заранее приготовленный текст.

— Простите, а вы кто? И с какой целью? — Мужчина смотрел на нее очень внимательно, но Зина не чувствовала в нем ни агрессии, ни злобы. Опасности он не представлял, об этом говорило внутреннее чутье, а она привыкла к нему прислушиваться.

— Я журналистка из газеты. Мне поручено написать статью о профессоре Панфилове. Он был выдающимся человеком. Сейчас много дискуссий о его нестандартных методах лечения, которые помогли многим больным… — Зина тараторила и старалась не сбиваться с текста.

— Простите, как вас зовут?

— Тамара Черныш, — она назвала имя, которое вычитала в нескольких публикациях.

— Очень приятно. Меня зовут Вениамин. Я младший брат Аркадия. Но я недолго живу здесь. Что ж, проходите, побеседуем.

Вениамин провел Крестовскую в гостиную. Она увидела, что в квартире много комнат. Вспомнились хоромы на Энгельса — Маразлиевской, в которых обитал Герман Мельк. Да, нацисты умели озолотить своих прислужников, позволяли им занимать отобранные у евреев квартиры.

Гостиная была роскошной: бархатные диваны, стол из красного дерева, хрустальная люстра, ковры… Чокнутый профессор жил, похоже, в роскоши.

Вениамин усадил Зину на диван, а сам сел напротив в кресло.

— Признаться честно, я мало знал своего брата. Мы были не очень дружны. Я ничего не знаю о его открытиях, так что вряд ли я смогу что-нибудь вам рассказать. Я переехал в Одессу из Киева сразу после известия о смерти брата. И, честно говоря, думаю уехать обратно.

— Расскажите, как вы узнали о его смерти, — Зина изо всех сил пыталась изображать журналистку.

— Мне позвонили из полиции, из сигуранцы. И следователь сказал, что на Втором Христианском кладбище найдено тело Аркадия и его… друга.

— Друга? — удивилась Зина.

— Да. Аркадий на кладбище был не один, а вместе со своим бессменным ассистентом, Эдиком. Эдуардом Матвеевым. Он… был с ним неразлучен.

По интонации, с которой Вениамин это произнес, Крестовская все поняла. Это тоже как-то укладывалось в странную схему. Герман Мельк был извращенцем, а Панфилов, похоже…

— У них была связь, так? — спросила она в лоб Вениамина.

— Не вздумайте ничего писать об этом! — воскликнул он.

— Ни в коем случае, обещаю вам! Но я для себя разобраться хочу, что произошло. — Крестовская играла так, что поверить ей было невозможно.

— В общем… да. У Аркадия были особые наклонности. А этот Эдуард был намного моложе его. Кстати, Эдуарда нашли еще живым и отвезли в больницу. Он даже говорил.

— Что же он сказал?

— Бред нес какой-то. Что их убил ночной сторож. Но полиция проверила — никаких ночных сторожей на кладбище в ту ночь не было. И на теле Эдуарда были ножевые раны, а у брата — нет…

— Где похоронили брата?

— Его пока не похоронили. Насколько я знаю, тело до сих пор находится в морге. Нет у него никаких родственников. А я не захотел… этого… хоронить…

После таких откровений Вениамин скомкал беседу и выпроводил Зину из дома. Но она все равно ушла окрыленной. Любовник — ассистент. Непохороненное тело. Морг. Можно сказать, что ей повезло…

Звонок в дверь раздался на десять минут раньше условленного времени. Зина двигалась так медленно, словно у нее была сломан позвоночник. Идти не хотелось. Ноги стали деревянными. Ей бы сбежать отсюда через подземный люк! Пусть даже в катакомбы, все равно куда! Но нет. Нужно идти, если даже исчезнут последние силы.

Отмытые до блеска бокалы для вина стояли на столе. Их принес ей Бершадов. Где он взял эту красоту, Зина не знала, да и не хотела знать. Она всегда любила изящные, красивые вещи. Но смотреть на эти бокалы ей было невыносимо страшно. Сквозь призму тонкого стекла Зине чудилась смерть.

Бокалы наверняка были из какого-то богатого дома. Таились, наверное, там за стеклом, в ожидании редкого праздничного дня. Ждали, когда в семейном кругу их наполнят счастьем и радостью. В другое время Зина порадовалась бы им, но только не теперь. Теперь ей было страшно. Так и возвышались эти бокалы на столе — символом ее казни, которую невозможно ни отменить, ни смягчить…

Крестовская действовала дерзко. Снотворное было бесцветным и абсолютно без запаха. Поэтому она специально налила его в бокал как воду и просто поставила на стол с остальными столовыми приборами. И села ждать.

Утром позвонила из кафе. Сколько Зина себя помнила, хозяин никогда не разрешал пользоваться его телефоном. А тут: да прошу, да пожалуйста! Расшаркивался так, что было тошно смотреть. Она быстро зашла в кабинет и захлопнула дверь прямо перед его носом.

— Ты помнишь, что я тебя жду?

— Ну конечно. Это так замечательно! Я сегодня как раз взял выходной, — Генрих явно обрадовался ее звонку. — Я только на минутку заскочил в штаб. Ты просто чудом застала меня здесь!

— Я чувствовала, — Зине хотелось провалиться сквозь землю.

— Я так рад, что ты думаешь обо мне, правда, — в его голосе звучала такая неподдельная радость, что у Зины защемила душа.

Романтический ужин. Какая мука…

— Ты выглядишь мрачнее тучи, — сказал Михалыч, как только Зина вернулась в зал. — Что-то случилось?

— Случилось. — Она отвела глаза в сторону. — Война.

— Ты плохо себя чувствуешь? — встревожился Михалыч. — Уж слишком хмурый и бледный был у Зины вид.

— Плохо, — кивнула она, говоря правду.

Михалыч попытался ее отпустить домой, но Крестовская не ушла. Это напряжение — сидеть одной в ожидании в молчащих четырех стенах — было бы невыносимым.