Александр Горский - Ловец бабочек

А ведь, если присмотреться как следует, можно уже понять замысел. Вот же она, изящная женская фигурка, немыслимо прогнувшая тонкие руки. Нога, поражающая своей стройностью и едва касающаяся опоры. Другая, взметнувшаяся вверх и застывшая вопреки всем пределам человеческих возможностей. Балеринка, – шепчет мальчишка, невесть как пробившийся в первый ряд зрителей. Балеринка! – кричит он восторженно и его звонкий голос на несколько мгновений заглушает и веселое Динь! и басовитое Дон!

Балеринка! – понимает Казимир и в это же мгновение выглянувшее из-за облаков солнце метко посылает свои лучи ему в оба глаза одновременно. Казимир щурится и начинает пятится назад, пытаясь просочиться сквозь плотные шеренги людей за спиной. Люди неохотно расступаются, кто-то недовольно ворчит, но слов понять невозможно, слышна лишь мрачная, почти угрожающая интонация. Возможно, он в давке наступил кому-то на ногу. Казимир торопливо бормочет извинения и, уже отвернувшись от ловко орудующих своими инструментами кузнецов, пробирается сквозь толпу все дальше и дальше. Постепенно людей становится меньше, он ускоряет шаг и вот уже почти бежит, не зная сам куда и зачем, но отчего-то испытывая страстное желание не слышать больше ни мелодичного «Динь!», ни гулкого «Дон!». Однако, летящие от наковальни звуки настигают его снова и снова, отчего-то делаясь с каждым шагом все громче и громче. Пытаясь защитить барабанные перепонки, Казимир прижимает руки к ушам и бежит быстрее, но отчего-то делается еще хуже. Вскоре уже начинает казаться, что оба кузнеца колотят своими дьявольскими орудиями не по наковальне, а прямо ему по голове, которая еще не разлетелась на части только потому, что он изо всех сил сжимает ее руками. Не в силах вынести адскую боль, он в отчаянии закричал и то же мгновение проснулся.

Легче не стало. Голова по-прежнему раскалывалась на части от невыносимой боли, а громогласное Диньдон! Диньдон! все так же билось в барабанные перепонки.

– Казик, открой наконец дверь, – послышалось где-то рядом.

Повернув голову, он увидел обнаженное белоснежное плечо Софьи и только тогда наконец понял, что находится в своей собственной, вернее снимаемой им квартире на третьем этаже доходного дома на пересечении Сретенского бульвара и Фроловского переулка.

– Сейчас, – неохотно отозвался он, стягивая со стоящего поблизости кресла шелковый халат и одновременно нашаривая ногой мягкие домашние туфли. Справившись с обеими задачами и беспрестанно морщась от непреходящей головной боли, Казимир сделал решительный шаг в сторону прихожей и тут же пошатнулся, с трудом удержавшись от падения.

– Однако, – пробормотал молодой человек, чей взгляд как раз натолкнулся на валяющиеся на полу пустые бутылки из-под шампанского. – Однако! – повторил он, сконцентрировавшись на поставленной перед самим собой задачи – дойти до входной двери и наконец положить конец этому ужасному грохоту, от которого в глазах раз за разом вспыхивали кровавые зарницы.

Отодвинув щеколду, он рывком распахнул дверь. С его губ уже был готов сорваться вопрос: «Какого дьявола вы себе позволяете?», однако вид молодого человека, стоящего на лестничной площадке с занесенным для очередного удара кулаком, заставил Казимира несколько скорректировать намерения.

– Булахов? Я надеюсь, твои попытки выломать дверь имеет под собой хоть какое-то основание. Потому что в противном случае…

– Твоим надеждам суждено сбыться, – хрипло отозвался молодой человек. – Ростоцкий убит.

Глава 4, в которой Крылова катается по Москве на Майбахе

Сидящий в соседнем кресле человек несколько мгновений молча изучал Крылову, затем удовлетворенно кивнул головой.

– Примерно так я вас и представлял, – произнес он низким голосом, совершенно не вяжущимся с весьма тщедушным телосложением, – ну что же, если вы не возражаете, стадию знакомства можно пропустить и перейти сразу к делу.

– Чем быстрее мы закончим нашу беседу, тем быстрее я смогу приступить к работе, – отозвалась Вика, в которой еще бурлило раздражение после разговора с охранником.

– Полагаю, общение со мной и есть составная часть вашей работы, – невозмутимо отозвался собеседник, во всяком случае работы, касающейся расследований причин смерти Элика.

– Марат Леонидович, если вы о Шакирове, то мне кажется, что с причинами его смерти все вполне очевидно. Травмы несовместимые с жизнью, вызванные падением с высоты, – Вика вздохнула, вспомнив, что так и не уточнила, из окна какого именно этажа спрыгнул вниз самоубийца, – с большой высоты.

– Я не очень силен уголовно-процессуальной терминологии, – Свободкин с сожалением цокнул языком, – но то, что вы сейчас озвучили, я бы назвал обстоятельствами смерти. Не причинами. Мы оба знаем, что он залез на подоконник, посидел там какое-то время, а затем сам, абсолютно осознанно наклонился вперед. Но мы не знаем, что побудило его совершить этот поступок? Почему он решил спрыгнуть? Чего он ждал, сидя на подоконнике? В конце концов, почему он прямо перед прыжком улыбался?

– Может быть, он полагал, что там ему будет лучше, чем здесь, – Вика пожала плечами, все больше приходя к уверенности, что ее место в кресле лимузина стоит занять какому-нибудь психологу или психоаналитику, – мотивы самоубийц могут быть самыми разными.

– Например? – коротко бросил собеседник.

– Это вопрос скорее из области психологии, – Вика вновь пожала плечами. – Человек может устать, потерять надежду на то, что его жизнь может измениться я к лучшему. В конце концов, последствия его травмы…

– Его травма ничуть не тяжелее той, что имеет место быть у вашего мужа, – резко перебил ее собеседник.

Крылова замерла, в одно мгновение ощутив, как легкие, стиснутые стальным обручем, вдруг потеряли возможность впитывать в себя воздух, а сердце испуганно заколотилось, спеша потребить весь еще остающийся в организме кислород.

– Что-то вы побледнели, – констатировал Марат Леонидович. – Мне кажется я не произнес ничего ужасного. Ваша фамилия была мне озвучена еще два дня назад. Естественно, что за это время моя служба безопасности успела навести справки.

– Не думаю, что мои близкие должны представлять для вас какой-либо интерес, – Вика почувствовала, как обруч постепенно ослаб, а затем и вовсе куда-то исчез, оставив после себя лишь желание вдохнуть как можно сильнее, – поэтому обязана вас предупредить, если наша беседа еще хоть раз коснется кого-то из них, она тут же закончится, как бы это вас ни расстроило.

– И как бы это ни расстроило ваше руководство? – Марат Леонидович добродушно усмехнулся. – Хорошо, условие принято. Вернемся к разговору об Элике. Предлагаю следующее – я рассказываю о нем подробнее, ну а вы делаете выводы, мог ли просто «устать от жизни», или же кто-то помог ему это сделать.