Сёстры Кузнецовы - Особняк с видом на счастье

Поджатые губки обмякли и начали что-то тараторить о том, как Верочка хорошо выглядит. При этом мужа, синеглазого адвоката, «удав» подталкивал в бок. Адвокат скучал, блуждая взглядом по толпе, и явно чувствовал себя не в своей тарелке. Скучающий, отсутствующий взгляд синих глаз – это было, видимо, первое, что он передал в этой жизни своему сыну.

В схожих случаях обычно говорят: «И тут пелена упала с её глаз». Но у меня и пелены-то никакой не было. Были просто мечты, выдуманный мир, сны. И ничто не мешало всему этому остаться. Напрягли только сомнения в искренности подруги. В общем, мир не рухнул, жизнь не разделилась на «до» и «после». Наоборот, будто бы даже всё встало на свои места. Богатая купчиха желала хорошую партию для сына. Деньги адвокатше были не нужны: я слышала, ей отец, владелец нескольких пароходов и множества гостиниц по обоим берегам Волги, дал целое состояние в приданное. Да и наследство не за горами… Семье не хватало знатности.

Породниться с такими, как Турчинские – вот вожделенная цель заботливой мамаши. Интересно, куда она предполагает пристроить дочь, маленькую вертлявую змейку. Это будет гораздо сложней, полагала я. Родители расположились в зрительном зале, мы ушли за кулисы. В тот вечер мне, как театральной приме, даже полагалась персональная грим-уборная. Костюм и макияж требовали долгой и тщательной подготовки. Я играла Марию Стюарт.

На первом учебном курсе мы занимались исключительно средневековой классикой, хотя я мечтала о чеховской «Чайке», которая, я надеялась, дождется меня в следующем году. Взойдя на сцену, я, как обычно, забыла обо всём на свете. Спектакль завершал праздничное представление, которое я целиком провела в гримёрке, и даже не вышла послушать романсы в исполнении брата и сестры и арию из оперы «Аида» в исполнении Веры. Играла я свою роль самозабвенно, чувствуя дыхание притихшего зала. Всё сегодня получалось как-то особенно складно. И даже в последней сцене мне так ловко удалось махнуть головой, что светлый парик удачно слетел с неё именно в тот момент, когда я уже спряталась за эшафотом. А когда на поклоне я нашла в зале взглядом папу, мне показалось, что у него в глазах стояли слёзы. Во всяком случае, я никогда не видела у него такого выражения лица ни до, ни после. Хотя «после» оставалось уже совсем мало. Но кто тогда об этом знал?

Как все потом толкались в фойе, одевались и разъезжались по домам, я плохо помню. Кто-то что-то говорил, кого-то хвалил, чем-то восторгался. Было ясно, что всё прошло хорошо и всё всем понравилось. Но я сумела поймать на себе несколько удивлённый, несколько заинтересованный взгляд синих глаз. Как будто что-то мелькнуло и исчезло вдали. Я тогда уже знала, что какое-то время ещё буду, прежде чем заснуть, рисовать в своей голове счастливые любовные сюжеты, но образы в этих картинах будут со временем расплываться, терять очертания, пока не растворятся совсем, как перистые облака в небесной синеве.

В дальнейшем моя жизнь продолжалась настолько однообразно, что я мало что помню из того времени. Мы с Верой дружили вроде бы по-прежнему. Хотя почему-то перестали совпадать по фазе, как выражался один папин клиент-телеграфист. То её занятия закончились, а мои ещё идут, то наоборот. Но однажды она меня специально подождала и настояла на походе в кондитерскую. После третьего пирожного она сказала в лоб, без обиняков: «Ты стала меня избегать из-за Святослава? Решила, что меня прочат ему в невесты? Да, возможно, его маменька и желала бы сосватать его за меня. Но этого не будет никогда. А вообще, Матильда, неужели тебе, такой классной девчонке, может нравиться этот флегматичный, пустопорожний…»

Она некоторое время подбирала сравнение и неожиданно выдала: «Паровоз без угля и вагонов, у которого все силы ушли в свисток?». Это было так неожиданно и смешно, что я не могла не расхохотаться. Хотя ещё минуту назад лихорадочно думала, что же мне играть: возмущение, негодование, оправдание? Но играть ничего не пришлось. Мы с Верой прекрасно поняли друг друга и больше не возвращались к этому разговору. Может быть, я бы ещё какое-то время погрустила по поводу того, что почти два года любила свисток, но жизнь моя резко переменилась. Можно сказать, что началась совершено другая жизнь, настоящая, хотя и гораздо менее счастливая, чем предыдущая. Жизнь частного детектива.

Я проснулась от дикого вопля Антипа: «Купчиха Мохнокрылова до вашей милости!» Несколько секунд я мучительно соображала: почему нам с Антипом снится один кошмарный сон на двоих? Но это был не сон, я реально вижу, как в комнату тяжело входит моя младшая сестра Лина Михайлина, беременная на седьмом месяце. Она бросается мне на шею, и дальше в течение примерно часа наши совместные рыдания, прерываемые моими всхлипами: «Линочка, тебе же нельзя»… Да, какое там нельзя – вчера похоронили нашего отца. И, как записал кладбищенский смотритель в своей книге, «поляка по национальности и католика по вероисповеданию».

Он умер от апоплексического удара, неделю пролежав без памяти. Лина, жившая с мужем в Барнауле, на похороны не успела. И вот сейчас мы вместе плачем, потом я её пытаюсь успокоить, не получается, и мы снова вместе плачем. Я понимаю, что Лина не останется в Москве надолго. Она скоро станет матерью, ей нужна поддержка любящего мужа, в Барнауле её ждет большая дружная семья, а от меня никакого толка. При первых схватках я сама хлопнусь в обморок, понятия не имея, как вести себя в таких случаях. И я осознаю, что скоро останусь одна, совсем одна. А ведь ещё совсем недавно я была так счастлива со своими родными! Мы ходили на каток, в театр, радовались рождественской ёлке, мечтали о том, как летом поедем на дачу. И что теперь? Надо учиться жить заново.

Мой отец, Казимир Янович Грушецкий, со своей женой Вандой переехал в Москву из Варшавы после свадьбы. Отца перевели из Варшавского полицейского округа, когда в московской полиции началась большая реорганизация по реформе 1862 года. Лучших специалистов из дальних округов переводили в Москву и Петербург, поскольку правоохранительные, карательные и сыскные органы в обеих столицах нуждались в укреплении и расширении.

Мои родители были небогаты, но они были молоды, влюблены и очень счастливы. Отца быстро продвигали по службе. Вскоре у них родилась я. Папа не мог нарадоваться на свою красавицу жену и маленькую дочь. Но, когда мне исполнилось четыре года, случилось непоправимое. Моя мать умерла, дав жизнь моей сестре Михайлине. Отец, всегда такой мужественный и сильный духом, впал в отчаяние. Он просто не знал, как теперь жить без любимой и что делать с двумя крошечными дочурками. И тут появилась… добрая фея.