Евгений Сухов - Стальная память

Старик, держась за стол, встал и прошелся по комнате, чтобы осмотреть помещение и сказать, что из вещей внучки убийца унес с собой.

– Да. Пропали вещи.

– Нам нужно составить опись. – Открыв полевую сумку, майор вытащил из нее лист бумаги и карандаш. – Вот возьмите, нужно написать, что пропало. И желательно указать особые приметы.

– Не смогу я, – сказал старик. Вытянув вперед руки, он показал дрожащие ладони. – Карандаш даже не смогу держать.

– Хорошо, я вам помогу, – произнес Щелкунов. – Давайте, говорите, что пропало.

– Шубка у Оленьки была каракулевая. Очень она ее любила. Нет ее.

– Особые приметы можете назвать?

– Верхняя пуговица на шубке была оторвана… Все хотел зашить, да как-то все некогда было. А теперь вот… Времени много, только в этой шубке Оленьке уже больше не ходить.

– Что еще из украденных вещей можете назвать? – спросил Щелкунов.

– Ботинки мужские черные сорок второго размера с замазанным тушью левым носком.

Составив опись, майор Щелкунов аккуратно уложил листок бумаги в папку.

– Мне сейчас нужно идти. Сообщу о произошедшем… Приедет машина, заберет девочку, – посмотрев на ссутулившегося старика, негромко добавил: – Таков порядок.

Минут через тридцать после ухода милиционера приехала труповозка. Оленьку погрузили в кузов, и грузовик повез ее в морг. Назар Степанович остался в одиночестве. Теперь совершенно один. Навсегда… Немцы отняли у него сына. Не пережив потерю любимого, ушла и сноха. Эта смерть тоже на их совести. А внучку отняли свои. Убили подло малолетнего ребенка, что ставит их наравне с фашистами. А может, даже эти убийцы будут и похуже немцев.

Оленька была для старика единственной целью в жизни. Нитью, которая держала его на этом свете и делала его существование нужным и осмысленным. Огоньком, указывающим его путь, без которого он бы совсем не знал, куда идти и, главное, зачем. Для чего ему теперь жить? Для кого? Нет больше нужды коптить небо. Да и не хочется больше жить. А раз не хочется – он и не будет…

Назар Степанович пошарил в сундуке рукой и достал моток веревки. Прикинул, хватит ли ее до потолка, если размотать. Затем распустил веревку, соорудил петлю, другой конец веревки добротно привязал к потолочному крюку. Вряд ли строители барака думали, что жильцы будут вешать под потолком тяжелые бронзовые или хрустальные люстры. Однако потолочные крюки все же приделали. Верно, для того, чтобы при оказии можно было бы без особых проволочек удавиться.

Посмотрев на свешивающуюся с потолка веревку, оканчивающуюся петлей, Назар Степанович взял один из двух имеющихся в комнате стульев, поставил его точно под петлей и забрался на него. Немного постояв, продел голову в петлю, снова постоял.

– Сейчас, Олюшка, сейчас мы снова будем вместе. Ты только там подожди меня немного, – прошептал Назар Степанович.

С этими словами старик шумно выдохнул и сделал шаг со стула…

Про поселок Северный, состоящий сплошь из частных домов, нельзя было сказать, что он был новым, хотя большинство домов было построено в первые месяцы войны. На этом месте – к северу от города – стояла с незапамятных времен деревенька с забытым ныне названием, то ли татарским, то ли марийским, о чем никто из жителей уже не помнил.

Место было плохонькое, всеми ветрами продуваемое, с песчаной почвой, на которой сеять разве что горох да бобы. Неведомо, кто сию деревеньку основал, но точно можно сказать, что человек был не большого ума и ни черта не смыслил в особенностях почвы и выборе местности для проживания человека. И чтобы хоть что-то на той земле проросло и приносило урожай, надлежало приусадебные участки часто поливать и удобрять навозом и перегноем, чем население деревеньки, собственно говоря, большую часть времени и занималось. Поэтому деревенька не спешила разрастаться: была махонькой в веке восемнадцатом, оставалась таковой в девятнадцатом и не стала больше по площади и численности населения в веке двадцатом.

Осенью сорок первого года на завод имени Серго Орджоникидзе вместе с рабочими, инженерами и конструкторами прибыло оборудование Московского авиационного завода имени Горбунова, и два завода, объединившись в один, стали выпускать для нужд фронта самолеты «Пе-2». Эвакуированным работникам вновь созданного предприятия стали выделять близ деревеньки участки земли для индивидуального строительства. Там же стали строить дома переселенцы из оккупированных немцами территорий, а поскольку поселок находился севернее Средневолжска, то сначала в народе, а потом и официально он получил наименование Северный.

Мужик в стареньких штанах, рубахе, телогрейке и старом картузе дошел до дома с зеленой крышей и постучал. На стук вышел хозяин дома. Ему было лет сорок. Одет в добротные брюки, рубаху и стеганую безрукавку. На ногах калоши. Он был худой, с большими залысинами, глубоко посаженными серыми глазами и горбатым носом. Словом, назвать его красавчиком было нельзя. А вот мужика в картузе и с большой хозяйственной сумкой в руках привлекательным и интересным назвать было можно. Ежели, конечно, мужика этого отмыть и подобающим образом приодеть.

– Кого еще черт несет? – недовольно спросил худой мужик из-за ворот и стал спускаться с крыльца.

– Свои, – прозвучал немедленный ответ.

– Свои все дома, – проворчал мужик в калошах и стеганой безрукавке, однако ворота все же приоткрыл и отступил, давая пройти гостю. Мужик с хозяйственной сумкой в руках вошел и молча потопал вслед за хозяином. В сенях гость снял запыленные ботинки и через порог в комнату переступил уже в носках. Хозяин дома также скинул галоши и прошел в комнату. Подойдя к столу, мужчина в картузе раскрыл сумку и вытряхнул ее содержимое на квадратный стол.

– Вот, – сказал он, указывая на нехитрые вещи. – Скинуть бы надо. Гамбусом [10] Гамбусом – продать все украденное оптом ( жарг.). .

– Небогато, скажу тебе, – оценил хозяин дома шмотки. – И товар какой-то весь подпорченный.

– Так что, берешь? – нетерпеливо спросил гость худого.

– А ты что, на кичу [11] На кичу – (здесь) в тюрьму ( жарг.). , что ли, торопишься? – одним уголком губ ухмыльнулся хозяин дома.

– Не, на кичу не спешу, – исподлобья посмотрел на худого гость. – Просто хромчить [12] Хромчить – есть, кушать ( жарг .). дюже охота. Аж ливер сводит!

– Ладно. Заходь через два дня, – изрек худой, сгребая одежду обратно в сумку. – Придумаю что-нибудь.

– Через два? – недовольно ощерился мужик в телогрейке и старом картузе. – Мне сейчас жрать хочется!

– Ну а коли сейчас… – немного призадумался барыга [13] Барыга – скупщик краденого ( жарг .). , – так это… Тут на триста рубликов будет.