Евгений Сухов - Стальная память

Когда Тяпина перевела германскому офицеру ответ Чуприна, немец поднялся и вплотную подошел к Михаилу:

– Was der Kaufmannssohn tun will? [17] Чем намерен заниматься, купеческий сын? ( нем .)

Когда соседка перевела очередной вопрос немецкого офицера, Чуприн пожал плечами и ответил:

– А хрен его знает! Не решил еще пока.

– Приходите завтра к господину бургомистру. И мы вместе подумаем, чем заняться купеческому сыну, сильно пострадавшему от советской власти и коммунистов.

После того как Тяпина перевела Чуприну эту фразу, немец улыбнулся и похлопал Михаила по плечу. Тот улыбнулся в ответ. Может, с приходом немцев черные дни для Чуприных закончились?

После расстрелянного немцами за связь с партизанами орловского бургомистра Шалимова его место занял выпускник Орловского кадетского корпуса, бывший капитан Добровольческой армии Сергей Таров. Он сидел в двадцатом году в Орловском концентрационном лагере принудительных работ, затем куда-то исчез и появился в городе уже в должности главы Орловской управы. Таров был приятелем старшего брата Михаила Чуприна, поэтому принял Михаила Никодимовича как родного. Один из немецких офицеров, что гостили вчера у соседки Ольги Тяпиной, тоже присутствовал при встрече старых знакомых.

После расспросов про отца и брата, пропавшего без вести в том же двадцатом году, разговор перевелся на него, Михаила Чуприна.

– Немцы пришли навсегда, – произнес Таров с твердой убежденностью. – Жаль только, что с опозданием на двадцать лет, долго ждать пришлось, – неодобрительно покачал головой. – Настало время послужить великой Германии. Чем бы ты хотел заняться? – поинтересовался бургомистр.

– Коммерцией, – чуть подумав, ответил Михаил. – У меня к этому делу есть кое-какие способности. Мой отец был купцом, я с детства ему помогал, а еще учился в коммерческом училище…

– Это все, конечно, прекрасно, – резюмировал Таров, думая отнюдь не об услышанных от Чуприна словах. – Однако я полагал, что ты горишь желанием посчитаться за отца и брата и за себя, конечно. Ведь большевики и жиды поломали тебе всю жизнь, – пытливо посмотрел на Михаила Никодимовича глава городской управы. – Так вот, – помолчав, чтобы придать значимость своим словам, бургомистр продолжил: – Теперь самое время посчитаться с советской властью… Почему бы тебе не поработать в полиции, чтобы помочь установить немецкий режим? Немцы – нация цивилизованная, они очень любят порядок, таких людей, как ты, пострадавших от советской власти, ценят, получать ты будешь хорошо. Отдыхать будешь в Германии! Или на Средиземное море поедешь.

– Как-то очень неожиданно, – неуверенно произнес Чуприн. – Я не занимался подобными делами.

– Ничего страшного, научишься! Человек ты небесталанный. Если что-то не будет получаться, тебе помогут. Уверен, что ты при немцах еще и карьеру сделаешь, какой у тебя никогда при Советах не было бы.

– Ну хорошо. Я согласен.

Поначалу Михаил Чуприн служил агентом разыскной группы полицейского управления при городской управе с должностным жалованьем шестьдесят рейхсмарок. С такими же, как он, занимался розыском оставшихся в городе партийных работников, выявлял подпольщиков, евреев, а также лиц, недовольных новым режимом. Позже ему было поручено составление списков неблагонадежных для передачи их в гестапо.

Михаил Никодимович в деталях помнил, как он выявил своего первого подпольщика, причем тот оказался заведующим паспортным столом полицейского управления. Арестовывал его лично Чуприн. При обыске у подпольщика было обнаружено несколько десятков бланков «аусвайсов» и других документов, похищенных в паспортном отделении полиции города. Когда подпольщика препроводили в арестантскую камеру при полицейском управлении, Михаил Чуприн сам вызвался его допросить и стегал подпольщика плеткой до тех пор, пока тот не потерял сознание. После этого он облил допрашиваемого холодной водой и привел в чувство. Так продолжалось несколько раз. В конечном итоге Чуприну не удалось выбить из него показания, однако по документам и уликам, найденным у подпольщика дома, были арестованы еще трое, причем один из них оказался разведчиком, переброшенным со специальным заданием в тыл к немцам.

После этого знаменательного дела Михаила Чуприна повысили до старшего агента разыскной группы и положили жалованье в девяносто рейхсмарок. А когда группа получила собственное здание на улице Черкасской (недалеко от здания гестапо на той же улице) и стала именоваться Сыскным полицейским отделением, Чуприн получил предложение возглавить новое подразделение. Теперь он подчинялся непосредственно начальнику тайной политической полиции криминал-комиссару СС обер-лейтенанту Гансу Герману Коху.

Ганс Кох обладал статью, был горбонос, как и большинство выходцев из Баварии. Человеком слыл образованным; любил музыку, играл на скрипке; всецело был предан своей службе; ради достижения цели мог пренебречь любыми правилами. Столь же полной самоотдачи он требовал и от подчиненных. Его холеное тонкое лицо, не лишенное мужской красоты, оставалось непроницаемым при любых жизненных ситуациях, казалось, что он вообще не умеет улыбаться. Не мог терпеть возражений. Спорить с ним – дело бесперспективное, даже небезопасное.

В отличие от своего шефа Михаил Чуприн статью не обладал: щуплый, напрочь лишенный какого бы то ни было обаяния. И посмеяться начальник Сыскного отделения полиции любил. По большей части над скабрезными анекдотами и матерными частушками про Сталина, Молотова, Калинина и прочих советских руководителей высшего ранга. Что же касается деловых качеств Михаила Чуприна, то они Ганса Германа Коха вполне устраивали: в службе дотошен до мелочей, скрупулезен, в проявлении человечности и жалости к врагам рейха не замечен. К большевикам у него имеются личные счеты. А еще Чуприн не любил, когда с ним спорят. Столь необычная черта характера объединяла обоих.

В тот недолгий период, когда Орел был под немцами, Ганс Кох проявил себя убежденным нацистом. По его приказу полицаи Михаила Чуприна отыскивали через свою разветвленную агентуру в городе евреев и увозили их в Андриабужский лес, где и расстреливали. Чуприным были раскрыты еще две группы подпольщиков. Первой, как оказалось, сочувствовал и помогал распространять по городу антифашистские листовки личный секретарь Михаила Никодимовича. Чуприн забил его плетьми до смерти. Вторая группа пыталась взорвать городской драмтеатр на Болховской, открытый летом сорок второго года. В октябре того же года в театре намечался большой банкет по случаю годовщины «освобождения Орла от большевиков». И в нем должны были собраться представители немецкого командования города и члены городской управы во главе с бургомистром, – отличный случай покончить со всеми мерзавцами одним махом! Однако план подпольщиков осуществлен не был. Чуприн внедрил в их группу своего тайного агента, и тот за два дня до намеченного банкета всех выдал. Всю группу подпольщиков – всего двадцать шесть человек – после ужасных пыток расстреляли.