Йорг Кастнер - В тени Нотр-Дама

— Именно на этом и базируется мой план, — возразил Вийон. — В ночное время все двери закрыты, и нам бы с большим трудом удалось незаметно проникнуть вовнутрь. А так мы — часть этой суматохи и никому не бросаемся в глаза.

Я восхитился Вийоном за его предосторожность и решительность, когда мне так же было ясно, что действовал он не ради прекрасных глаз Колетты.

Он хотел вырвать Марка Сенена у дреговитов, чтобы больше узнать о шашнях литейщиков и весовщиков, чтобы расстроить планы заговорщиков.

Запертая дверь в конце длинного прохода, охраняемая двумя другими воинами с алебардами и сержантом, ограничивала шумную толкотню.

— За ней находится спуск к темницам, — объяснил Вийон и остановился в пятнадцати шагах от двери. — Теперь все очень серьезно.

— Нас пропустят туда? — спросила Колетта с пугливым беспокойством, и сильная дрожь в голосе выдала степень ее волнения.

— Пожалуй, — ответил Вийон. — Но время от времени сами набожные братья обыскиваются на предмет оружия. Все зависит от настроения тюремщика.

— М-да, чудесно, — проворчал Томмазо на своем ограниченном французском. — И если синьор тюремщик сегодня ночью не наслаждался в объятьях своей любимой, то мы должны его немного подкупить.

— Если уже так рано мы привлечем к себе внимание, то никогда не проникнем вовнутрь, не доберемся до таинственной темницы, — призвал Вийон. — Поэтому я позаботился об отвлекающем маневре.

— Ага, — издал возглас Томмазо и огляделся в поиске по сторонам. — И где же этот отвлекающий маневр?

— Сейчас, они уже идут.

Вийон явно имел в виду кричащую во все горло пару, которая прошла мимо нас, осыпая друг друга бесчисленным множеством самых грязных ругательств. Буквально перед закрытой дверью оба остановились, и мужчина зарычал на потеху страже:

— Что — я слаб как головастик? Сейчас покажу тебе головастика, если ты не будешь больше закутываться, как монахиня!

И он уже дернул за платье женщины так что шнуровка лопнула на груди. Хулиган разорвал красный лен и сорвал белый платок с груди, чтобы презрительно швырнуть его на землю. На всеобщее обозрение показалась пара больших, крепких грудей, два шарика розовой, крепкой плоти, венчаемой огненно-красными вишенками. У тюремщика и стражников с алебардами чуть глаза не вылезли из орбит, и я тоже залюбовался этим видом.

— Совсем неплохо! — закричал мужчина с неубывающим и, возможно, как раз вновь вспыхнувшим возбуждением, расстегнул свой пояс и хотел уже было стянуть вниз штаны. — Теперь ты увидишь, что любит мой головастик!

Как бы сильно не был захвачен тюремщик этим спектаклем, чувство долга одержало над ним верх. Он вышел вперед, встал между ссорящимися и потребовал объяснений для их бесстыдного поведения.

— Готон [56], это моя жена, хочет развестись со мной, — сказал мужчина с расстегнутыми штанами, словно это все объясняло.

— Ну, и ничего удивительного, — объявила обнаженная. — Дни в году, когда у Антуана «стоит», однорукий может сосчитать по пальцам. Червяком между его ног рыбак не привлечет даже уклейку.

— Что, не привлечет даже уклейку, как же? — с дрожащими пальцами Антуан копошился в явно упрямых штанах. — Сейчас ты увидишь червя. Обожди только, пока он пробуравит твою дырявую шкуру!

— Стой! — закричал сержант и был уже готов достать меч из ножен. — Эй вы, отребье, не будете же здесь во Дворце правосудия…

— Вот именно будем, и еще как! — заорал разгневанный Антуан. — Это мое священное право еще с древних времен, когда короли здесь правили, да, верно! Если я при свидетелях докажу мою мужскую силу, Готон должна будет отозвать свое требование о разводе. Справьтесь сами, если мне не верите!

Вийон понял, что наступил момент, и подошел к тюремщику.

— Простите, что мешаю вам, сержант, но мы бы хотели пройти к заключенным.

— Не сейчас, — затявкал тюремщик. — Я занят.

— Мы тоже, — спокойно ответил Вийон. — Бог не дал нам времени, чтобы мы его тратили попусту.

— И что же? — сержант пожал плечами. — Тогда идите к своим братьям молиться. Здесь нечего искать. Никому нельзя к заключенным.

— Вы же знаете, что это не распространяется на слуг Божьих, — Вийон указал на носильщиков с корзинами. — Наш приют собрал деньги на еду, которую мы принесли бедным заключенным.

— Ах, опять монастырская жратва для этих громыхал цепями! Так бы сразу и сказали! — сержант пошел к двери и открыл ее. — Постучите, когда будете выходить снова. Не у каждого внутри есть такое счастье.

Один за другим мы прошли через ворота, пока сержант снова не вернулся к ссорящейся и бранящейся паре. Один из алебардистов закрыл за нами дверь на замок.

— Это правда? — спросил я Вийона, — Действительно существует такое удивительное право на предоставление доказательства?

— Да. Впрочем, нужно привести доказательство в присутствии пятнадцати свидетелей из сословия врачей.

— Пятнадцать наблюдающих знахарей? — заохал я. — Тогда бы я не мог привести и малейшего доказательства.

Шум, создаваемый толчеей в общественной части Дворца правосудия, остался за толстой деревянной дверью. Крутая лестница вела нас в сумеречное, холодное и сырое царство несвободы. По голым стенам стекала вниз маленькими ручейками вода.

— Пленных хотят затопить? — меня охватил ужас при мысли, оказаться здесь в заточении. — Или таким образом экономят на пытке водой?

— Никак нет, — сказал Вийон. — Темница находится под резервуаром с водой, а близость реки довершает остальное. Но это мы используем себе во благо. А теперь тихо!

За поворотом трое стражников сидели в огороженном решеткой чулане и кидали костяные кубики на заляпанный стол. Вийон достал пару больших упаковок паштетов и наполненную вином тыквенную бутылку из одной из корзин.

— Скромный дар заслуженным стражникам Консьержери, — елейно сказал он.

— А ну-ка уберите прочь! — закричал сержант, главный в расчете. — Еще чего не хватало — чтобы мы жили хуже, чем это сборище негодяев!

Пока его товарищи уже уплетали паштеты, он провел нас по длинному проходу, который упирался в решетчатые двери клеток.

За ними торчали грязные, изнуренные существа на гнилой соломе. Некоторые неподвижно таращились в пустоту, казалось, уже давно безучастно воспринимавшие подземный мир, другие при нашем появлении рвались с цепей.

Они кричали и умоляли, чтобы им дали хоть что-нибудь из наших даров. Это был жуткий концерт воющих голосов и звенящих цепей, и я понял, почему привратник говорил о «гро-мыхалах цепями».

— Отведите нас, пожалуйста, как можно дальше, сержант, — попросил Вийон. — Там, по моему опыту, заточены несчастнейшие из несчастных.

— Вы имеете в виду, там отбывают свое наказание самые подлые отбросы, — недовольно сказал сержант и отвел нас в коридор с клетками, который был еще холоднее и мрачнее, чем прежняя часть. Только пара свечей горела на стенах в подсвечниках, словно лучший свет был транжирством. Кто здесь был заточен, был ближе к смерти, чем к жизни — погребенным заживо. Воздух был влажным, как густой туман, наполненным гнилью, и снова я поверил, что почуял смерть.