Диана Чеснокова - Записки стороннего наблюдателя

– Не по себе от всего этого, – сказал М., смотря куда-то вверх.

– Прогуляемся?

Он молча кивнул.

Ветер прекратился, луна огромным сверкающим диском висела в черном небе. Улицы, освещаемые светом желтых фонарей, казались неподвижными, даже вымершими в этот поздний час. Снег, не тронутый прохожими, идеально ровным покрывалом лежал на тротуарах и приятно хрустел под ногами. Мы дошли до Дворцовой набережной и остановились у не разведенного моста. Стояла гробовая тишина. М. снова закурил. Мне было совсем нетрудно понять его мысли.

– Много лет уже прошло. Не стоит ворошить прошлое в своей душе.

– Неужели не понимаешь? Я даже ее не навестил…

– Она и не вспоминала о тебе.

– Зачем ты это говоришь? – со страданием в голосе прошипел М.

– Мне нужно лгать?

Он промолчал.

– Ты хочешь знать, что произошло? – последовал мой вопрос, хотя ответ на него был заранее известен.

– Да.

Мне пришлось собрать всю свою волю: не так-то просто объявить человеку о том, что он никогда не был нужен, в то время как сам являлся нуждающимся.

– У А. жил один мужчина. Даже в общих чертах я не могу тебе его описать: скажу только, что она избегала о нем говорить. Впоследствии, мне стало ясно, почему. Хотя, как довелось мне рассудить по ее словам, сказанным в жаре болезни, они и не встречались ни разу дольше, чем на пару минут в парадной. Вижу твой взгляд, и мне не понятно, что все это значит.

Осенью этот человек выпрыгнул из окна своей комнаты. Оставил ей записку с извинением, а, может, и не ей. А. тут же и захворала. Она все плакала, плакала, но так и не сказала, почему именно она плачет. Через пару недель ее не стало. Я не берусь судить произошедшее, душа А. всегда была для меня потемками. Да и лезть в нее у меня не было охоты.

– И не единого слова?..

– Нет.

– Что же это…

– Жизнь.

– Уже нет.

Мы прошлись еще немного. На Невском проспекте М. попрощался со мной и юркнул в открытую дверь бара с трудно читаемым названием.

Как ни странно, на сердце у меня было спокойно. Зная, что мои слова помогли обрести человеку, подвешенному в собственных мыслях, определенность, которая спустила его на землю, душа моя дышала ровно. Хотелось бы иметь такой особенный якорь, который не позволил бы уходить в абстрактные мечтания, решительно усугубляющие нашу действительность. Но вот парадокс: роль этого якоря выполнить может лишь близкое сердцу существо, но оно в то же время является и тем широким парусом, что утягивает в высь, доставляя прямиком к самому сокровенному, к тому, что порой скрыто даже от нас самих. Сколько бы человек избежал страданий, не имей он надежд и ожиданий! Сколько ночей прошло бы намного спокойнее!

Мне захотелось пройтись до дома пешком.

Начался снегопад. Лениво падали снежинки на уже белоснежные тротуары. На небе мерцали звезды. Здания, фасады которых были красиво подсвечены приятного цвета лампами, возвышались над проспектом. Их гряда создавала что-то вроде крепостной стены, которая дарила чувство защищенности, но в то же время оставляла толику свободы. Казалось, проспект этот был бесконечным, и, если кто-то сворачивал в темный переулок, не замечал этого, уходил далеко вперед, так, что нельзя было различить конца.

Колючий зимний воздух с каждым вздохом обжигал мне грудь. Меня уже не волновали никакие мысли, просто хотелось идти, не останавливаясь, в полной уверенности, что конца этой белой дороги я никогда не увижу.

Анна родилась в Петербурге холодной зимой, когда снег тяжелыми хлопьями падал с неба, занося двери широких парадных большими сугробами. Небо сияло чистотой и свежестью, создавая бесконечное светлое пространство над тяжелыми и угрюмыми петербургскими домами.

Петербург красив зимой, особенно когда она выдается ясная. Улицы будто становятся шире, небо, обычно грузным полотном укрывающее городской лабиринт, словно поднимается выше, а воздух становится таким чистым!

На Витебский вокзал, точно по расписанию, прибыл поезд. Из него вышел сурового вида молодой человек и, расталкивая всех людей, направился к выходу. Не поймав такси у здания вокзала, он решил пройтись, вдруг повезет.

На улице еще не стемнело, как ни странно, даже светило солнце. Его лучи хоть и не грели, но красивыми бликами играли на свежем, только выпавшем снегу. Юноша шагал по скользкому тротуару, а в голове его тысячами роились мысли и воспоминания. Он покинул Петербург ровно год назад, внезапно, в спешке. Больше всего он боялся впечатления, которое его появление произведет на Анну. Самое для него страшное было то, что он даже примерно не мог предугадать, каким, собственно, будет это впечатление.

Тяжелая сумка давила на плечо, сбивая и без того сложно удерживаемое равновесие на покрытом льдом тротуаре. Молодой человек не выдержал и спустился в метро. Даже спустя год он помнил точный адрес ее квартиры, станцию, рядом с которой она расположена.

Доехав до "Площади Восстания", он вышел и глубоко вздохнул. Затхлый воздух метро будто сдавил ему легкие, усилив головную боль, приобретенную им еще в шумном вагоне поезда, который сам по себе издавал страшный скрежет на каждом повороте, давая понять, что по этим рельсам он ходит уже не первый десяток лет, усугубляемый еще и огромным количеством несносных пассажиров, своими разговорами поднимавших нестерпимый гул в попытках перекричать друг друга.

У юноши не сразу получилось найти нужный двор: он заблудился в, как он думал, однообразных старинных зданиях, плотно прижатых одно к другому.

Наблюдая людей в Петербурге, можно сразу сделать вывод, что делятся они на две обширные группы. Первая, довольно просто поддающаяся пониманию, включает в себя приезжих, туристов, даже некоторых коренных горожан. Суть ее состоит в том, что они принимают Петербург, как город, как нечто обыденное и ни чем не разнящееся с, например, Москвой. Они знают, что он имеет историческое значение, иногда даже уважают его знаковые достопримечательности, но решительно не постигают его сути. На таких людей немного свысока, даже с толикой какой-то жалости смотрят составляющие вторую группу господа. Они, по натуре своей, на каком-то духовном уровне понимают Петербург. Они знают и видят, что город этот особенный, в первую очередь, очевидно, внешне, но это для них не самое главное, для них важна его натура духовная, если не сказать ментальная. Они видят в нем человека, глубоко образованного, того, с кем можно побеседовать на абсолютно любые темы, в закоулки души которого можно пробраться с горячим интересом, исследовать его все новые и новые привычки. Именно поэтому для причисленных к этой группе людей каждый дом, каждый двор, каждая парадная и арка являются особенными, одними единственными и неповторимыми в своем роде. Они чувствуют подсознательную привязанность к Петербургу, словно к живому существу, что мило сердцу. К его печальному небу, к мрачным домам, в конце концов, к бесчисленному количеству мостов и глубоких каналов. Однако в то же время, эта часть людей чувствует свободу, даруемую этим городом.