Людмила Шукшина - Русская правда

У воды их уже ждала бабушка княгиня Ольга с боярынями: прямая, строгая, она неподвижно и спокойно стояла на берегу, только тонкие пальцы теребили край узорчатого заморского плата. А потом она привела его на конюшню, где пороли Твердяту. Старый воин лежал тихо, только крупно, всем телом, вздрагивал от ударов, да пальцы, вцепившиеся в край скамьи, были белыми, как маленькая фигурка распятого Иисуса из слоновой кости, привезённая из далёкого Царьграда 35 35 Царьград – Константинополь , которая стояла у бабушки в светлице. Владимира, заходившегося истошным криком и рвавшегося к дядьке, она увела, объясняя по дороге про долг и ответственность. Так он впервые понял, что за наши поступки часто отвечают другие люди. Его тогда Ольга не наказала, посчитав, что переживания – уже хороший урок. Княгиня была к нему строга и добра одновременно. Он всегда чувствовал, что она любит его больше других братьев: Ярополка и Олега.

И вот теперь умирающий князь словно плыл, лёжа в крохотном челне без вёсел по реке своей жизни, только солнце совсем клонилось к закату, окрашивая воды в кроваво-огненные тона, а перед ним всё разворачивался пыльный и потрёпанный, забрызганный кровью его жертв, уже принадлежащий Вечности, свиток его жизни, и нельзя было ничего исправить… Поздно!..

Увидел он вдруг голубые глаза матери, вспомнил её всегда печальный взгляд, нежные маленькие руки… И вот словно встала она перед ним: стройная, гибкая, такая ещё молодая, любящая, любимая… Ей было чуть больше двадцати вёсен, когда его забрали и увезли в Киев. Вот ведь, на краю жизни всплыло первое воспоминание: мать прижимает его к себе так крепко, почти больно, а из глаз у неё выкатываются две большие капли и медленно скатываются по щекам, не растекаясь, как прозрачные жемчужины. Он подставляет ладошку, пробует языком, а слеза совсем не вкусная, солёная… А напротив стоит статная, красивая, немолодая женщина и протягивает к нему руки. Он видел её впервые, но признал сразу: не боялся, пошёл на руки, говорил с ней охотно и много на своём детском языке. Рассказывал о жизни в Будутине, показывал хоромы, водя по горницам, доверчиво держал за руку.

Помнит, помнит ведь!.. А было-то ему всего три весны! Потом Ольга увезла его в Киев, больше он Малушу не видел. Тосковал ли по ней? Нет. Киевская жизнь захватила бурей впечатлений. Бабушка была рядом, она заменила ему мать, если мать можно заменить… Помнил ли её? Всегда помнил! И иногда видел во сне эти огромные синие глаза, полные тоски и слёз, и просыпался с удивительным ощущением нежности и любви, и целый день носил это чувство в себе, по временам застывая и беспричинно улыбаясь.

Погостив в Будутине несколько дней, Ольга с маленьким Владимиром собралась в Киев. Это было его первое путешествие! Сначала ехали до Любеча, и он всё выглядывал из лёгкого кузова повозки, которую везла степенная серая лошадка. Потом гостили в Любече, гуляли по городу, были на озере и на реке, пока княжескую ладью готовили к отплытию. Он впервые видел настоящий город и такую большую воду, детинец 36 36 Детинец – центральная часть древнерусского города, обнесённая валом с деревянными стенами и воротами. Там находились дворцы, соборы, жили князья, бояре, духовенство и православный храм 37 37 В Любече была церковь Андрея Первозванного первой половины 10 века . Ночевали в богатом доме, Ольга разговаривала с хозяином; таких людей мальчик ещё не знал: смуглый, черноглазый, без бороды, со странными спутанными волосами цвета воронова крыла, похожими на большой чёрный одуванчик (он никогда раньше не видел чёрных кучерявых волос). О чём говорили, он не понял, что-то о какой-то невестке, угорской 38 38 Угорский – венгерский, угр – венгр, Угорщина – Венгрия княжне Предславе, которая плетёт страшные козни и нужно бы выслать её к отцу, а внуки старшие все в мать и не радуют… В том, что Предслава – законная жена его отца, а внуки – его братья, он разберётся позже, а сейчас, сомлевший от долгой прогулки и сытной еды, засыпал на широкой лавке, застеленной мягким ковром, и снилась ему коварная угорская княжна вся в чёрном, с длинными костлявыми пальцами, она сидела перед огромными кроснами 39 39 Кросна – ручной ткацкий станок и ткала чёрные козни, похожие на паутину, в которой путались лягушки, пиявки и ящерицы…

Утром они плыли по огромной реке Славутичу; берега: один низкий, другой крутой и обрывистый, словно бежали следом, тугой ветер так надувал парус, что даже вёсла были не нужны… Княгиня сидела на скамье, держала внука на коленях. С ними вместе ехал отрок Добрыня, дядя по матери, Ольга взяла его в Любеч повидать сестру и присматривать за мальчиком в дороге. Он уже служит в младшей дружине князя Святослава. Быть им вместе с того дня почти два десятка лет неразлучно. Добрыня сидел рядом, отвечая на бесконечные детские вопросы… К вечеру все умаялись и проголодались, днём перекусили легко, ждали, когда вече́рять 40 40 Вече́рять – ужинать . Добрыня привстал, покачиваясь в такт движения лодки, и произнёс степенно, как взрослый, всматриваясь вдаль из-под козырька ладони:

– Вот и становище скоро, видишь, дымы впереди, – махнул он рукой…

– Что такое становище?

– Это ещё древние князья устроили, когда в полюдье 41 41 Полюдье – ежегодный объезд князем и его дружиной подвластных земель для сбора добровольной дани на содержание дружины и слуг. Начиналось по первому снегу. Всё свозили в становища, где князь учитывал и хранил ходили. Каждые примерно пятьдесят поприщ есть постоялый двор для ночлега, там и конюшни, и амбары, и кузница, и поварня.

– А что, матушка-княгиня, при таком ветре за три днища доплывём до Киева, – обратился к Ольге вислоусый дружинник с серьгой в одном ухе.

А с пристани уже свистели молодецким посвистом. Причалили. Добрыня снёс Владимира по сходням на руках, поставил на землю. Мальчик шагнул, его качнуло в сторону, Добрыня подхватил, посадил на плечи, понёс, приговаривая:

– Эка ушатало тебя, мало́й, на ладье-то за день!

Это путешествие стало вторым серьёзным воспоминанием и потрясением для трёхлетнего ребёнка. А потом был Киев! Когда показался издалека, с воды, холм с

высокими змеистыми валами, с частоколами, башнями и воротами, у Владимира перехватило дыхание. Несколько дней после приезда он брал Добрыню за руку и говорил тихо, но твёрдо: «Сначала смотреть город…» и Добрыня понимал, что спорить бесполезно. Они бродили и бродили от терема княгини Ольги ко дворам Святослава, Олега и Игоря с их дворцами; по капищу с идолами, с одной стороны от которого было когда-то жилище князя Кия, а с другой – дворец Аскольда; обходили вокруг детинца, залезали на башни (дозорные уже знали княжича и Добрыню и пускали их везде с разрешения княгини). Возвращались через торжище голодные и усталые. После покоев Малуши под Любечем это был целый мир, огромный, открытый, в котором он, трёхлетний малыш, был пусть очень ещё маленьким, но уже князем. Потом была трапеза, затем игры…