Давид Кон - Сделка обреченных

– По чему? – Лицо Гравье скривилось, он физически ощутил, как брови ползут на лоб, а губы растягиваются в недоверчивой улыбке.

– По операции «Каталина», – отчеканил Прадль.

Гравье помолчал, пытаясь понять, о чем идет речь – о какой-то нелепой ошибке или об очередной провокации политических противников.

– Какого рода активность? – спросил он.

– Из России приехал некий историк Андрэ Соколофф, – он произнес фамилию с двумя «ф» в конце и ударением на первое «о». – Этот Соколофф обратился в Центральный военный архив и запросил все документы об операции «Каталина».

– Откуда этот русский знает об операции?

– Он располагает докладной запиской начальника русской разведки Сталину об операции «Каталина».

– И что он получил в архиве? – мрачно спросил Гравье.

– Разумеется, ничего. – Прадль пожал плечами. – Хотя… В архиве работает сотрудник, которого зовут Поль Госсе. Он оказывает русскому активную помощь.

– Судя по вашему тону, Филипп, эта помощь оказалась вовсе не безрезультатной.

– Именно так, мсье. – Прадль кивнул. – Они уже вышли на агентов службы внешней разведки Пьера Матина и Жильбера Мартинеса. Более того, этот русский нашел сына Мартинеса, Мишеля, и отправился к нему в Барбизон.

– Сколько дней находится здесь этот русский?

– Сегодня второй день, мсье.

– Неплохо! – Гравье поднялся из-за стола и подошел к окну. – Неплохие показатели для двух дней. Я всегда говорил, что эти русские – шустрые ребята и за ними нужен глаз да глаз. Как же оценивает появление в Париже этого мсье Андрэ ваша аналитическая служба?

Гравье на каблуках повернулся к Прадлю.

– Мы полагаем, что это случайность, мсье. – Прадль вздохнул. – Андрэ Соколофф, как я уже сказал, историк. И бизнесмен. К нему в руки попал документ, и он решил провести расследование. Обычная научная работа.

– Обычная научная работа, – повторил Гравье и покачал головой.

Он уже почти не сомневался в том, что измена созрела в недрах его ведомства. Это все Сервель. Он решил его сместить. Конечно! Если руководить службой безопасности будет не он, то Сервель получает на выборах шанс. Очень хороший шанс. Но грубо работают. Грубо. Без выдумки. Считают его полным идиотом, если даже не потрудились составить достойную версию. Интересно, кем Сервель хочет заменить его? Не этим ли надутым нудным болваном?

– В руки обычному рядовому российскому историку попадает совершенно секретный документ, – заговорил Гравье, даже не стараясь скрыть иронию. – Хорошо. В это я готов поверить. Этот историк, который к тому же еще и бизнесмен, что само по себе является удивительным сочетанием, приезжает во Францию и здесь за два дня добивается невероятных успехов. И вы называете это случайностью?

Он поднял глаза на Прадля. Тот молчал.

– Вам известно, Филипп, что наша страна ведет борьбу с Россией за влияние на Ближнем Востоке?

Прадль кивнул.

– Вам известно также, – продолжил Гравье, – что, имея одинаково ровные отношения с Израилем и с арабскими странами, наша страна претендует на право стать посредником в ближневосточном конфликте. Те же претензии есть и у России, которая также поддерживает ровные отношения с обеими сторонами. Вы согласны со мной?

Прадль кивнул.

– И в этой обстановке появляется некий русский то ли историк, то ли бизнесмен, который интересуется операцией семидесятилетней давности. Как вы думаете, милый Филипп, как отреагируют израильтяне, если данные об операции «Каталина» будут преданы гласности?

– Плохо отреагируют, – глухо ответил Прадль.

– Плохо, – кивнул Гравье. – Я бы даже сказал, очень плохо отреагируют. И это будет означать, что Франция практически потеряет возможность стать посредником в арабо-израильском конфликте. Ибо нельзя быть посредником, испортив отношения с одной из сторон конфликта. А вот шансы России на посредничество в этом случае резко возрастут. И вы хотите меня уверить, что появление в Париже этого русского – случайность?

Прадль поднял глаза на собеседника.

– Вы считаете, что этого русского надо задержать?

– Задерживать его пока не за что, – усмехнулся Гравье. – Лучше, чтобы русские не знали, что мы раскрыли их замысел. Все равно никаких данных о «Каталине» он не получит. Но если активность будет продолжаться, более того, если она станет чрезмерной, его придется остановить. Вероятно, для этого будет возможно применение такой меры, как задержание. Но только по конкретному обвинению. И достаточно тяжелому. Чтобы было чем с ними торговаться.

– Я вас понял, мсье. – Прадль тяжело поднялся со стула. – Разрешите идти?

Гравье кивнул и вернулся за стол.

– Идите, Филипп. И докладывайте мне обо всех передвижениях этого русского.

– Слушаюсь, мсье!

Бесшумной походкой Прадль пошел к двери. Гравье смотрел ему вслед, постукивая по столу авторучкой.

Выезжая из Компьеня, Лиза решила не притрагиваться к пожелтевшим листам рукописи Гастона Анри до самого Парижа. «Я еще успею заехать домой, – подумала она. – Переоденусь, приму душ, налью себе чашку кофе и тогда начну читать». Но ее решимости хватило не более чем на десять минут. На первой же бензоколонке Лиза остановила машину и села за столик кафе, захватив с собой пожелтевшие листы. «Силы воли у тебя ни на грош», – шепнул ей внутренний голос. «Плевать!» – ответила ему Лиза. В конце концов, она не закаленный в битвах боец, чтобы обладать железной волей. Она – обычная женщина. Изнеженная. Привыкшая к успеху. И вполне может позволить себе такую слабость: удовлетворять собственное любопытство тогда, когда ей этого хочется.

Лиза развернула рукопись и начала читать. Стиль рукописи был неестественно веселым, даже выспренним. Лиза наскоро просмотрела красочное описание вокзала Сен-Лазар и перешла к рассказу об отходе Восточного экспресса.

«В этот теплый вечер, – писал автор, – пропитанный ароматами цветов («Где он нашел на перроне ароматы цветов?» – подумала Лиза), на перроне были и элегантные господа, и модно одетые дамы, и крепкие ребята спортивного вида, и даже известный музыкант, уезжающий на гастроли. Из-за этого музыканта едва не задержали наше отправление. Он никак не мог погрузить в свое купе бесчисленное количество чемоданов, пакетов, ящиков с реквизитом и виолончель в старинном футляре на колесиках. Его провожали какие-то поклонники и поклонницы, которые не столько помогали носить вещи, сколько просили автографы, фотографировались с кумиром и только осложняли погрузку. Особенно музыкант суетился вокруг своей виолончели, по его словам, чрезвычайно дорогой. Эту виолончель внесли в вагон с величайшими предосторожностями, и сам музыкант, сбежав от поклонников, дотащил инструмент до купе. Кстати, и в Меце, где этот музыкант выходил, он доставил мне не меньше хлопот. Его встречало человек десять, которые бегали как болванчики взад-вперед, вытаскивая вещи и бесценную виолончель.