Валерий Горелов - Вразумление, самосотворение и биография

Когда притащили бумагу, перья и чернила, мужчина выселился из комнаты за добротный сосновый стол.

***

Так, до холодов, все оставшиеся теплые месяцы он, казалось, не вставал из-за этого стола. За его постой деньги выдавали без задержек, невесть какая сумма, но кое-что необходимое можно было купить, а к холодам такого становилось все больше. Ульяне купили азбуку, она сидела рядом с Гедеоном, только край книжки торчал из-под стола вместе с тоненькими ручками. Иногда девочка что-то шептала, а Гедеон гладил ее по голове и всегда хвалил. Сам же он писал, написанного становилось все больше, и оно ложилось ровными стопками. Мужчина иногда ворошил эти стопки, но вновь гармонично раскладывал. В этих коробках с рукописями были только ему понятные смысл и содержание. Но вот пришла проблема с чернилами, он, похоже, исписал все резервы ближайшего поселения. Паники не случилось, ведь Мелания по старинному рецепту намешала ему золы со смолой и еще чем-то, и это писало. Умел ли он замечать что-то вокруг себя? Он всегда был далеко от деревни Погост и рода людского.

В деревне парни возраста Киприана жили дружно, рыбачили, охотились вместе, было чем добыть и лося, и оленя: интервенты, унося ноги, побросали много оружия – целые склады английских винтовок «Ли-Энфилд», которые власти выдавали вместе с патронами по одной на семью. На севере не было крестьян, то есть собственников, да и кулаков тоже, а значит, и классовых врагов, были только рыбаки и охотники. Добыть пушного зверя и перелетную птицу в этом году явно не получалось. Были и ружья, и гильзы, а дробь и мелкую пулю давно уже сами катали, но не было пороха – тот, что вытаскивали из артиллерийских снарядов, был как рваная тряпка и даже в печи не горел. Остаться в сезон без пушнины – беда для каждой семьи. Когда Гедеон услышал о той проблеме, то попросил Киприана принести тот самый артиллерийский порох, потом еще какой-нибудь легкий металл и напилить с него стружку напильником, да сухую траву размолоть в порошок. Все это Киприан растолок и смешал в указанных пропорциях, да принес в большой глиняной миске. Гедеон набрал где-то пол-ложки этой смеси, и попросил Киприана поднести зажженную лучину. Содержимое ложки вспыхнуло белым пламенем, да развеялось белым дымом. В тот же вечер Киприан с друзьями опробовал эту смесь в деле, все работало на отлично. Так появился порох, который в деревне иначе как «Гедеонов» не называли. По холодам охотники из благодарности подкидывали к дому то уток, то гусей перелетных. В те дни мама с дочкой ходили по ягоды, и однажды, вернувшись, не застали постояльца в привычном месте. Он лежал на кровати и жался ногами к теплой печке: простуда была серьезная, с хрипами и кашлем. Ушло почти две недели, чтобы Гедеон стал подниматься. На севере знали, как лечить простуду и как от нее охраняться. Из старых, сохранившихся семейных кладовок достали ему обувь из волчьих шкурок, самошитое теплое белье и тулуп. Вот теперь он, небритый и нечесаный, был совсем не похож на деревенского дедушку, больше на пещерного человека.

Пока был в жару и бреду, все время разговаривал, но на языках, жителям деревни неизвестных. Вдруг Гедеону привиделся Миша Тухачевский, вдохновленный славой Суворова, который в 1794 году триумфально взял Варшаву. Гедеон тогда сказал Тухачевскому, что тот вернется с выбитыми зубами, ибо Варшава – это не Тамбов и не Кронштадт. Все так и случилось. Мстительный военачальник добил бы тогда профессора, если бы его самого Лев Троцкий не объявил заговорщиком. Вот такие события ему виделись в горячечном бреду. Болезнь отступила, и он снова уселся писать, но теперь уже, по настоянию Мелании, не пропускал горячий кисель из клюквы и морошки. Ульяна уже дошла до буквы «Ы».

***

По большому счету, ему было наплевать на планы и амбиции того выскочки Тухачевского, но к Варшаве у него была ревность: его прадед под командованием Милорадовича брал ее. Все тогда обошлось вроде бы малой кровью, но прадед его был дважды ранен, а Милорадович, как известно, застрелен в декабре 1825 года заговорщиком польского происхождения, и прадеда он пережил всего лишь на сутки. Прадеда же в тот день смертельно ранили, но не на поле брани, а на Исаковском мосту, к ночи его бросили в прорубь в Неве. Предки Гедеона все время были в войне. В 1837 году овдовела бабушка, в возрасте тридцати шести лет погиб от пули при высадке русских войск на мысе Адлер его дед. А в июне 1865 года при взятии Ташкента кривой саблей был зарублен отец, он истек кровью в неполные тридцать два года. Его, Гедеона, война началась рано. Это был июль в родовой усадьбе матери, куда его отправляли каждым летом – последний месяц детства. С середины августа мальчик уже будет в кадетах.

***

Из ржаной муки на праздничный стол Мелания приготовила кулебяку с семгой и пирог с мясом оленя и грибами, а к рождественскому чаю – пирожки с ягодами. Мелания была крупной и добротной, сохранила толстую девичью косу, но при своих габаритах не была угловатой. Всегда подвижная, но глазами, правда, не лучезарная, отчего лицо ее было немного как бы застывшее.

Двор основательно занесло снегом, буран не отпускал вторые сутки, жутко завывая. Самую большую комнату натопили, и все уселись за узеньким столом. Киприан привел невесту – девочку лет шестнадцати, со звонким голосом и влюбленными глазами. Молодые сделали Гедеону замечательный рождественский подарок: два карандаша, синий и красный, и почти работающий циркуль. Даже впустили к порогу собачонку, которая неизвестно откуда прибилась – безродная, совсем не злая и без одного уха. Кличка у нее была странная, по мнению Гедеона – Перч. Он-то знал, что это мера длины на Индостане, но здесь откуда это было известно? Впрочем, собаку кликали по-разному, чаще даже Перчушка, а ей по-разному и нравилось, когда кидали рыбьи головы или кишки утиные. Сегодня за столом выпили немного вина из брусники, посмеялись. Было тепло от печки и смешно смотреть, как Ульянка, смешно выпучив глазки, лижет леденец на палочке – звездочку, специально для нее изготовленную в единственном экземпляре.

В том пожаре все образа в доме сгорели, в храм Мелания не ходила, да и от детей не требовала, она уже не ждала ни спасения, ни благодати. В теплые месяцы работы было предостаточно, а в зимние и того больше. Труд тут был залогом выживания. Гедеон тоже работал, теперь в своей комнате, печка грела, а земляные полы холодили, и не было конца его работе, как, впрочем, и начала. Не имея при себе ни единой книги, ни словаря, ни энциклопедии, он из своей абсолютно феноменальной памяти выжимал то, что ему выстраивало рельефы и графики, тропы, дороги и магистрали, ведущие к войнам. Это была геометрия войны, и он писал ее алгоритм. Но больше всего этой геометрии мешали эмоции прошлого, ибо история ничему не учит, а только как классная надсмотрщица жестоко спрашивает за невыученные уроки. Будешь смотреть назад из будущего – увидишь прошлое, которое еще не случилось, а будешь смотреть из прошлого – будущего не спрогнозируешь. Гедеона в будущем ничего не интересовало, даже собственная судьба, его интересовали только войны, которые, как он считал, обязательно состоятся. Злоба побежденных – причина новой войны.