Валерий Горелов - Вразумление, самосотворение и биография

– 6 февраля 1905 года русские отступят в генеральном сражении при Мукдене;

– 14 мая разгромят русских в Цусимском сражении;

– У нас будет убито 34 тысячи человек, ранено 52 тысячи человек, в плен попадет 75 тысяч человек;

– Для нас война закончится позорным Портсмутским миром от 23 августа 1905 года».

***

Ульянка, на тоненьких ножках, в стоптанной обувке и какой-то полукофте из облезлого зайца, с щербатым глиняным горшком в руках, влетела в комнату Гедеона, размахивая косичками. Глаза у девочки горели как березовые угли, когда на них дуешь: вот-вот вспыхнут. Но вдруг как-то совсем тихо она сказала:

– Деда, посмотри, – протянув ему горшок. С большим трудом ему удалось разглядеть, что прямо по центру из земли проклюнулся зеленый росток. История была такова: на рождественские праздники девочка общалась со сверстницами, и ей показали мандарин, вернее, его шкурку, и даже дали понюхать. Пахло сказкой с феями и добрыми волшебниками. Еще ей удалось выпросить косточку, которая не пахла и была слегка подсохшая. Ульянка тогда, по пояс в снегу, бежала домой, боясь застудить зернышко, сжимая его в маленькой, красной от мороза ладошке. Потом, уже у дома, вместе с Перчушкой разгребла снег и, добравшись до земли, набрала в тот горшочек. Потом землю долго грела у печки, удобряла остатками брусничной заварки и еще чем-то. Зернышко было посажено, и чудо свершилось: сквозь треснувшее стекло северное солнышко улыбнулось девочке. Она держала в ручках горшочек и, глядя прямо в глаза Гедеону, спросила:

– Деда, как это называется?

Тот ответил:

– Это называется жизнь, а ты – мама этой жизни.

Девочка как-то сразу заплакала и, прижав горшочек к груди, пошла привыкать к новому чувству ответственности за живое. На тот день она выучила уже все буквы алфавита и скоро попросит Гедеона написать ей большими буквами слово «жизнь». Она хотела выучить его самым первым. Он мог написать это на многих языках, но у каждого человека есть главный язык и главные слова. Он написал ей два слова: «мама» и «жизнь».

Невеста Киприана уже жила в их доме постоянно, звали ее Маня. Она была кучерявая, проворная и работящая. По какой-то древней традиции, свадьбу в том доме, где у жениха не было отца, играли только после того, как невеста забеременеет, и для всех это станет очевидно. Вроде как к весне это и должно было случиться. Маня помогала Гедеону обувать и разувать больную ногу, при этом непрерывно крестясь и смешно закусывая нижнюю пухлую губу. Еще она все время извинялась. Киприан возмужал, весь недлинный световой день он был то в тайге, то на реке, а в сумерках еще что-то и по дому ладил. Иногда садился к печке и, приобняв за плечи Маню и младшую сестру, соревновался с ними в умении строить из букв слова. Мелания вечерами пекла калитки из ячменной муки с толченым картофелем, и шаньги – круглые булки из житного теста, иногда и овсяные блины. А какие бывали кулебяки из ржаного теста с сигами!

Как-то в тихую погоду, днем, когда никого не было дома, Гедеон решил пойти во двор и наколоть дров, прямо большую кучу. Все пошло не по плану, когда он ловко всадил колун в здоровенную березовую чурку, а вытащить уже не смог. Абсолютная физическая бездеятельность явно переформатировала его, Гедеона, параметры. Подмороженная ручка колуна выскользнула, и мужчина мягко присел в снег, а вот встать было затруднительно. Вскоре прибежал Перчушка и стал тыкаться ему в бороду заиндевевшим носом, а тут уже и Ульянка кричит:

– Деду! Вы гуляете?

Уже по теплу, за кружкой горячего киселя, ему стало дискомфортно от мысли, что он ничего, по сути, в своей жизни не умеет, даже того, что со стороны кажется совершенно простым, тем элементарным, что направлено на сохранение жизни.

***

Н.П. Михневич выслушал, потом попросил бумагу и стал сам читать, сначала сверху вниз, а потом взглядом стал вырывать куски текста. В его руках вдруг появилась нескрываемая дрожь. Николай Петрович поднял глаза и даже с каким-то понятным недоверием к собеседнику произнес:

– Писаное выглядит настоящей издевкой над русским оружием и армией Его Императорского Величества.

Этот солдат и ученый был полон патриотической патетики, которая уже через 20 дней превратится в национальную панику. Гедеон был готов к такой реакции, потому начал без паузы:

– Это не пророчество или предсказание, это геометрия и вычисления, только другого пространства. К великому нашему горю, Николай Петрович, это уже произошло, и то, что вы видите – картинка произошедшего. Изменить ничего нельзя, но и носить все это в себе мне не по силам. Если вы считаете правильным и возможным, донесите это выше, но за каждую букву и цифру, здесь написанную, я отвечаю жизнью.

Михневич, не поднимая головы, сказал как-то сухо и обморочно:

– Если бы я не знал вас давно и не был так сведущ в ваших способностях, то был бы уверен, что вы бредите.

– Николай Петрович, оказалось, что у нас нет и не было будущего. Все уже свершилось, и колесо времени, поворачиваясь, дает нам лишь увидеть то, что мы оцениваем как настоящее. Повторюсь, что это и есть геометрия, только другого пространства. Я могу ее просчитывать, только сам не знаю, что с этими расчетами делать, и как со всем этим служить Отечеству, но умолчать о том я не могу.

Михневич смотрел на него и думал, что похожий исход событий на Дальнем Востоке мог быть возможным при нынешнем положении дел, но не в таком же виде! Мужчина отпустил подчиненного и старался с ним не видеться даже по службе.

В ночь на 27 января японский флот напал на русскую эскадру в Порт-Артуре. Пророчество или что-то там другое сбылось и начало разворачиваться точно по прописанному сценарию. Крылья аиста хлопали, нагоняя огонь и грохот войны. К осени стало понятно, что порт-артурский гарнизон падет, и русская эскадра будет окончательно уничтожена, а дальше – Мукден и Цусима. Гедеон не мог знать, как Михневич распорядился его информацией и куда ходил, но после 20 декабря 1904 года, в траурное время для России, когда пал Порт-Артур, и русская эскадра на Тихом океане перестала существовать, по никому не понятной причине Император лично вручил Н.П. Михневичу погоны генерал-лейтенанта. В следующем году Гедеон был представлен экстраординарным профессором, а следом и ординарным, и был пожалован в статские советники. Теперь он был уверен, что вразумление случилось, и Портсмутский мир все-таки был подписан Россией, ибо, если бы военная машина встала на дыбы, потери были бы несоизмеримыми.

Пройдет еще 10 лет, и начнется новая война, Н.П. Михневич тогда уже три года будет начальником генерального штаба, им он и останется до конца Первой мировой войны. В начале 1914 года он сам приехал в Николаевскую академию к Гедеону, и в том же самом кабинете, что и 10 лет назад, они вновь объяснились. Профессор знал, что такой разговор будет, а потому не стал глубоко вникать в детали. Эта война положит начало распаду и гибели Российской империи, а когда она кончится, то начнется другая. Так он и доложил начальнику генерального штаба, а в датах война начнется 28 июля 1914 года, и закончится 17 ноября 1918 года. Россия будет воевать, но среди победителей ее не будет. Михневич пожал ему руку и поехал воевать в той, заранее проигранной, войне. Он был хорошим стратегом, но не умел воевать с собственным народом. Когда случилась советская власть, он остался и пошел служить, твердо убежденный, что военные служат не власти, а земле, за которую воюют. Из Парижа или Стамбула биться за эту землю – не дело военных. Гедеон уважал этого человека и последовал его примеру, хотя многие его коллеги, люди достойные, ушли с Колчаком и последний раз откликнулись из Владивостока, где на Русском острове, со всей библиотекой, документами и картами Николаевского Генерального штаба, сидели в ожидании парохода во французский порт.