Юрий Гайдук - Алмазный фонд Политбюро

– Спрашиваете, что искала госпожа Яковлева? Да всё очень просто – бриллианты и драгоценности Фаберже. И я даже не сомневаюсь в том, что чекисты появятся в этом доме еще раз.

– С чего бы вдруг подобная уверенность?

– Да с того самого, что она искала не пулеметы, не винтовки и не бомбы, которых никогда не было в этом доме, о чем она прекрасно знала, а искала потайной сейф, который был сделан по заказу Карла задолго до революции. Да-да, не удивляйтесь. Тот самый бронированный сейф, в котором Карл хранил не только наиболее ценные работы, в том числе и, так называемые, пасхальные яйца, отделанные бриллиантами и драгоценными камнями ювелирные изделия, каждое из которых стоит баснословных денег, но и те драгоценности, которые были отданы ему на хранение весьма богатыми людьми. И которые, как вы сами догадываетесь, могут оцениваться в миллионы рублей золотом.

– И что, – осторожно спросил Самарин, – чекисты так и не нашли этот сейф?

Губы Одье скривились в презрительной ухмылке.

– Оттого этот сейф и был назван потайным, что его не так-то просто найти. И когда господа чекисты, перевернув весь дом, доложили госпоже Яковлевой, что никакого сейфа они найти не смогли, кроме того, который находится в моем кабинете и в котором лежали рабочие документы и бумаги Швейцарской миссии, вот тогда-то они и стали выносить из дома и загружать в грузовик все то, что представляло хоть какую-то ценность.

Одье замолчал, молчал и Самарин – уж слишком серьезным было это обвинение. И случись вдруг, что руководитель Швейцарской миссии в Петрограде надумает придать этому огласку в европейской прессе…

Самарину было глубоко наплевать на председателя Петроградского ЧК, но при разборке этого дела могли полететь и ни в чем не повинные головы, так называемые стрелочники, и тогда он спросил:

– Вы уверены в наличии этого сейфа?

– Да как же мне не быть уверенным, если Карл показывал мне его перед самым отъездом, – возмутился Одье.

– И вы не сдали этот сейф чекистам? – удивлению Самарина, казалось, не было предела.

– Так они меня и не спрашивали, – хмыкнул Одье. – К тому же скажите мне как честный человек, как дворянин. Мог ли я показать этот сейф господам чекистам, если Карл доверил мне все то, что наживал собственным трудом долгие годы?

Его вопрос как бы завис в воздухе, и он сам себе ответил:

– Не знаю, кто как, но лично я подобного предательства со своей стороны не простил бы себе никогда в жизни. Впрочем, что-то я разболтался, вас уже давно мой друг Андерсен ждет. Кстати, это недалеко – Фонтанка, сорок два.

…Опросив тех сотрудников, которые в ночь ограбления находились в посольстве, Самарин попросил посла уделить ему несколько минут внимания.

– Господин Андерсен, а что вы сами думаете относительно этого налета? Согласитесь, что он более чем странен и дает пищу для определенных… – он хотел произнести слово «выводов», однако не был уверен, что норвежский посол поймет его правильно, и поэтому несколько смягчил концовку: – для определенных размышлений?

Однако Мартин Андерсен оказался более проницательным человеком, нежели о нем подумал Самарин.

– Господин Самарин, пока вы были в дороге, мне перезвонил Одье и представил вас как весьма порядочного и умного человека. Так что, давайте будем предельно откровенны друг с другом.

Самарин только улыбнулся в ответ.

– В таком случае я прикажу приготовить нам кофе, и, пока его будут варить, мы честно и открыто пообщаемся друг с другом. Вы не будете возражать?

Самарин не возражал. И не только потому, что он уже забыл, когда пил кофе два раза на день, но еще и потому, что он даже не надеялся на то, что посол Норвегии уделит ему свое личное время, а не спихнет его своему помощнику, приказав тому «посодействовать господину следователю». И тому было бы своё оправдание – ряд вопросов, которые всенепременно задал бы хозяину этого дома любой следователь, были бы нелицеприятны для посла столь могущественной державы, как Норвегия.

Приказав своему помощнику приготовить кофе, Мартин Андерсен какое-то время разминал кончиками пальцев тонкую длинную папиросу, источавшую необыкновенный аромат, наконец, произнес негромко:

– Итак, первый вопрос, если я, конечно, не ошибаюсь, который вы желали бы мне задать. Знал ли я о том, что в том дорожном саквояже, который вместе с чемоданами привез Одье, были упакованы не документы Товарищества Фаберже, что было бы вполне естественным, а бриллианты, драгоценности и ювелирные изделия, которые он не рискнул взять с собой, покидая Россию?

Мартин Андерсен не ошибался, и Самарину только и оставалось, что утвердительно кивнуть головой.

– В таком случае отвечаю: «Да, я знал об этом». И сказал мне об этом мой друг Одье в тот момент, когда попросил спрятать саквояж в сейф. Спросите, с чего бы вдруг весьма осторожный Эдуард Одье рассказал мне об этом? Да всё очень просто. Согласитесь, что просить прятать в сейф дорожный саквояж с бумагами уничтоженного революцией Товарищества – это глупость. Вот он и открыл мне эту тайну, дабы между нами не было каких-либо недомолвок.

Самарин согласился и на этот довод.

– Ну, а если вы согласны с логикой моих рассуждений, то вытекает следующий вопрос: знал ли об этом кто-нибудь из моих сотрудников? И я сразу же отвечу вам: «Нет, об этом никто не знал и не мог знать, так как разговор с Одье происходил в моем кабинете в тот момент, когда мы остались одни.

Слушая логическую раскладку норвежского посла, Самарин продолжал молчать, и господин Андерсен озвучил следующий вопрос, пожалуй, самый неприятный для него:

– И вы, естественно, спросите меня, как могло случиться, что бандиты узнали о том, что Одье перевез ко мне не только чемоданы Карла, но и саквояж с ценностями стоимостью в полтора миллиона золотом?

Явно нервничая, отчего его лицо покрылось красными пятнами, хозяин дома оборвал свой монолог, видимо пытаясь хоть немного успокоиться, и вдруг его словно взорвало изнутри:

– Вот и я вас спрашиваю, из каких таких источников налетчики могли об этом узнать, если о саквояже Карла знали только Одье и я?

Чувствовалось, что этот вопрос не дает норвежскому послу покоя, и Самарин пошел ему навстречу. К тому же было похоже на то, что норвежский посол не знал о том, что для составления описи и оценки ювелирных украшений, бриллиантов и драгоценностей в дом на Большой Морской были приглашены также владелец ломбарда Мендель и сын Фаберже Евгений.

– А почему вы исключаете ту вероятность, что о саквояже знали не только вы и господин Одье, но и еще кто-то, имевший прямое отношение к ограблению? Причем узнал задолго до того, как Одье перевез драгоценности и чемоданы Фаберже в ваше посольство. Вы никогда не думали об этом?