Светлана Храмова - Колокольные дворяне

Пришло время покинуть Тобольск, решили с Лидией Ивановной и остальными детьми к старшему сыну Александру уехать, в Омск. Отец Алексий согласие на переезд дал, но, как на пароходе оказался и понял, что бросает царский дар без присмотра, – сердце его разорвалось от боли и безысходности. Умер в 1930 году, не доехав до Омска и тайну никому не открыв.

Когда бабушка Елизавета Алексеевна с Цесаревичем играла, ей всего-то неполных двенадцать лет было. Моя мама родилась в 1930, значит, к этому времени Лиза уже и фамилию сменила – стала Гребениковой, спешно выйдя замуж за учителя астрономии, Якова Ивановича.

Лиза образованна, окончила музыкальный техникум, работала в детских садах, писала оперы для малышей, вместе с ними спектакли ставила. «От медвежонка до лисы в июле всем нужны трусы, штанишки знатные, с подкладкой ватною».

Ее длинные тонкие пальцы с натренированными крепкими подушечками резво бегали по клавишам, солисты выводили арии, но эти строчки омские ребятишки пели хором.

Допрашивали всю семью священника – в том числе и ее, Лизу, вплоть до 1940 года. Она повторяла – у нас и свои драгоценности в доме были, китайский фарфор, картины на стенах. Мы жили зажиточно, а о чем вы спрашиваете – не ведаю.

В 1941 году дело о драгоценностях Царской Семьи отправили в архив. Запылилось и забылось.

Когда Царица увидела нового духовника впервые, она встрепенулась, он напомнил ей об убитом Царском Друге, о Григории Распутине. Оба они принадлежали к одному и тому же северославянскому типу, Алексей Васильев бывал в доме Григория Ефимовича, знал его дочерей и зятя.

На той единственной сохранившейся фотографии прадеда, семинарские годы, – он выглядит именно так, как я себе представляла.

И представлялось мне ( ведь уже не безлик! неопределенный поначалу образ обретает конкретность. Воображению легче преобразовывать картинку в формат 3D, когда уже есть свидетельство и не надо придумывать черты), как этот человек с длинным красивым лицом, в черной рясе, которой он ни в 1917 году, ни позже не стеснялся, – поднимается по бесконечной деревянной лестнице рука об руку с архимандритом Гермогеном, который благоволил отцу Алексию Васильеву. Они идут по этой лестнице и негромко беседуют, я будто слышу их голоса…

– Мы с тобой здесь, чтобы служить верой и правдой Богу и Царю, помазаннику Божию. Значение этого молебна для Царя и Царицы, для членов Семьи трудно переоценить.

– Отец Гермоген, да ведь опасно. Охрана возропщет, я же знаком не понаслышке. Люди служивые, но замутненное у них сознание и бесовские идеи, время такое. Я с ними говорил.

– Опасно, Алексий. И по лестнице опасно ходить. На все воля Божия. Я все претерпел, что мне на долю выпало, не ропщу. И впредь роптать не буду. Ты дай указание молебен по всем правилам отслужить, я тебя потом от бесовщины укрою. Слово мое твердое, ты знаешь.

Алексий Васильев в твердости слова епископского уверен.

Архимандрит Гермоген помогал ему и наставлением, и поручительством, если необходимо. И Царской Семье его рекомендовал. Да, Царица взглянула – и обомлела: как похож! Благообразен и чинен отец Алексий, волосы аккуратно причесаны, и красив, но похож на Григория, похож! Это сходство давало ей надежду. Она ждала и жаждала спасения – но здесь, в России. Она не намерена уезжать, Бог милостив, спасение придет, чудо освобождения свершится! Все мерещились ей триста всадников, предсказанием обещанных, триста благородных офицеров, верных ей и Царю, что спешат на выручку и освободят из постыдного плена. Да и свершилось бы, если бы не покорность царственных мучеников: на все воля Божья, никаких собственных усилий не предпринимать.

Богу, возможно, нужно было помочь. Навстречу ему пойти, сделать хоть первый шаг к освобождению.

Как Гермоген двумя месяцами позже…

Он погибнет мученической смертью, пытаясь освободить Царскую Семью. Архимандрит крестный ход повел к Дому Свободы, пытаясь именем Бога вызволить Семью из заточения. Но разогнали большевики святое шествие, а епископа зверски убили, когда я пишу слово «зверски» – я представляю себе, как тонул в холодных волнах Иртыша этот смелый человек, так много на своем веку повидавший. К ногам его привязали камень и бросили в воду.

В 1918-м он погиб, и его смерть положила начало веренице жутких издевательств над церковными служителями. Даже здесь, в Тобольске, где сейчас 28 церквей, а к началу великой большевистской смуты их насчитывалось 33, и все церкви работали. Службы по графику, крещения, венчания и похороны, нарядные прихожане по воскресеньям. Благочестивая богомольная Сибирь.

Ближайшее окружение Семьи в Тобольске после переезда из Царского Села тремя пароходами при виде отца Алексия возроптало.

Евгения Боткина явление нового Григория испугало. Тогда не поняли еще, что опасность вовсе не в отце Алексии. Не понимали, что о суете мирской, о выяснениях, кто ближе к Их Императорским Величествам, можно раз и навсегда позабыть.

Бывшие царь и царица, так называет их новая власть.

Солдат Рыбаков как имя нарицательное.

Пора о спасении души думать. Царица глядела в будущее с надеждой, но казалось, что готова встретить любую развязку без содрогания.

«Может быть, он чем-то напоминал ей Григория Распутина, тоже происходившего из Тобольской губернии» – да, сходство отца Алексия с Распутиным уловил не только сын священника Георгий, рассказавший об этом своим детям. Лейб-медик Боткин, впоследствии расстрелянный вместе с Царской Семьей, тоже отреагировал на появление нового духовника именно так.

«Едва только от одного Распутина избавились, как уже и следующий найден». Евгений Сергеевич Боткин уж очень Распутина не любил, известен случай отказа Григорию в медицинской помощи. Тобольск, деревня Покровское поблизости – только-только ушел в лучший мир один «святой старец», как того и гляди появится другой.

Царица прониклась к тобольскому духовнику самыми теплыми чувствами, это насторожило. И вызвало подозрительность свиты, народу тремя пароходами прибыло немало. («Всего двадцать человек с ними приехали, добровольные жертвы, о каких интригах можно говорить?» – горячо воспротивилась моему предположению журналистка из Екатеринбурга Лия Гинцель, автор статьи о семье Васильевых и укрытии царских драгоценностей).

Корабли в Тобольск приплыли богатые, челяди прибилось с хозяевами немало, о гибели не думали. Думали, как от беспорядков питерских подальше сбежать. А там… разные пути открывались, как виделось в суматохе упаковывавшим все, попадавшееся на глаза, – набитый хлыстиками для лошадей твердый кожаный чемодан одному из биографов запомнился крепко.

«С августа 1917 по апрель 1918 года в губернаторском доме проживала царская семья. 6 августа 1917 года в Тобольск на пароходе „Русь“ прибыла семья Романовых. Их слуги, приближенные (всего 45 человек) и охрана – на пароходе „Кормилец“. С собой в Тобольск Романовы привезли 2800 пудов груза (почти 40 тонн вещей). Для проживания царской семьи был отведен Дом губернатора. Однако, когда пароход остановился около пристани, Николай II отправил слуг, которые доложили, что здание для проживания царской семьи не готово – помещения грязные, пустые и без мебели. Целую неделю Романовы и слуги прожили в своих каютах. Это было прекрасное время: они могли совершать прогулки вдоль Иртыша, встречаться с местными жителями. Романовы посетили Сузгунскую сопку (известную как Лысая гора). По одной из легенд, царская семья посетила также Абалакский монастырь». (Цитируется по статье «Пребывание Царской семьи в Тобольске», сайт Тобольской епархии.)