Валерия Вербинина - На службе Его Величества

– Роджерс! – крикнула Амалия. – Добрый Роджерс, это мой повар. Устройте его как-нибудь поприличнее.

– Будет сделано, миледи, – отвечал дворецкий, кланяясь. – Пожалуйте за мной.

Вечером этого суматошного дня Амалия была совершенно счастлива.

Во-первых, Франсуа и впрямь не ударил в грязь лицом и приготовил на ужин изумительную рыбу, запеченную в тесте. Во-вторых, Амалия сообразила наконец, каким образом она должна поступить, чтобы не допустить войны, и ее распирало от гордости при мысли о том, какая она умная, хитрая и вообще не чета простым смертным. План был до смешного прост, но сработает ли он, зависело от множества обстоятельств. Тем не менее Амалия решила рискнуть и попробовать претворить его в жизнь.

Напевая какую-то арию, Амалия развесила свои платья в шкафу, и в то мгновение, когда она затворяла дверцу, ее словно кольнуло холодком. Амалия хорошо знала, что это такое. У всех нас есть шестое чувство, но у секретных агентов, живущих в обстановке повышенной напряженности, оно дает о себе знать гораздо чаще. Прежде чем взгляд Амалии упал на большое трюмо в глубине, она уже точно знала, что в комнате, помимо нее, кто-то есть.

На пороге спальни, едва не задевая головой о притолоку, стоял Арчи Невилл и в изумлении таращился на свою законную половину. В изумлении – потому что на Амалии сейчас был лишь полупрозрачный пеньюар, а так как наша героиня обладала всем, чем должна обладать красивая женщина, то герцогу Олдкаслу определенно было на что поглядеть.

– Вы заблудились? – вежливо осведомилась Амалия. Герцог тщательно затворил дверь и сделал шаг вперед. По опыту Амалия знала, что бывают мгновения, когда самые утонченные аристократы перестают быть таковыми, и сосредоточенный вид Арчи ей не понравился.

Дворецкий Роджерс, совершенно случайно протиравший поблизости перила, услышал звук чего-то разбившегося, а затем приглушенную возню. Отметим, что хотя дворецкий был чрезвычайно добросовестен, протирание перил все же отнюдь не входило в его обязанности, так что налицо был редчайший случай служебного рвения.

– А-га, – сказал себе старый слуга многозначительно и стал надраивать балясины с удвоенной энергией.

Из комнаты, расположенной через одну дверь от желтой спальни, с лампой в руке вышла горничная Мэри-Энн, а в глубине коридора показался, с лампой же, лакей Скрэмблз. Все они, разумеется, оказались здесь по долгу службы. И тут…

Дверь желтой спальни распахнулась, и на пороге показалась белокурая герцогиня Олдкасл. Увидев ее, Роджерс уронил тряпку и закоченел. Мэри-Энн тихо вскрикнула, а Скрэмблз открыл рот, да так и не закрыл его.

На лице у герцогини было такое выражение, которое напомнило старому дворецкому картинку с Жанной д’Арк, которую помог сжечь на костре один из Олдкаслов. И слуги, оказавшиеся возле спальни, и вандейковские портреты на стенах наблюдали удивительную картину – раскрасневшаяся, с рассыпавшимися по плечам волосами герцогиня волокла за собой герцога, который упирался изо всех сил, но ничего не мог поделать, ибо, будь вы даже семи футов росту и силы геркулесовой, вы подчинитесь, если вас тащат за ухо, как нашкодившего школьника. Никогда еще стены Старого замка не видели такого позора!

Амалия доволокла герцога до верхней ступеньки лестницы, где наконец отпустила его, и Арчи Невилл рухнул на пол бесформенной кучей.

– Сэр, – вскричала разъяренная герцогиня хорошо поставленным голосом, отбрасывая назад волосы, – я настоятельно рекомендую вам принять холодный душ!

После чего развернулась и в вихре развевающихся юбок проследовала обратно в спальню, наградив по пути беднягу Роджерса таким взглядом, что он потом полночи не мог уснуть.

Следующая встреча после того, как была успешно отбита английская атака на русскую крепость, состоялась наутро, за завтраком.

У слуг были настолько невозмутимые лица, что даже самый толстокожий наблюдатель непременно догадался бы, что накануне в замке произошло что-то неладное. Особенно величественно выглядел дворецкий Роджерс: он руководил раздачей блюд с таким видом, что у любого возникло бы при взгляде на него впечатление, что он так и появился на свет седым, в ливрее и с благоговейно нахмуренным челом.

Арчибальд, одна рука которого была перевязана, а правое ухо имело подозрительно розовый оттенок, угрюмо ковырял овсянку. Напротив него за столом, на расстоянии примерно в пушечный выстрел, сидела его законная супруга. Как раз в это мгновение, указав мизинцем на тарелку, она спрашивала у дворецкого:

– Скажите, Роджерс, что это такое?

– Овсянка, миледи, – отвечал слуга, тревожно кашлянув.

– Уберите, – коротко приказала Амалия. – Франсуа!

И, повинуясь ее зову, в дверях возник французский повар с серебряным подносом в руках, на котором в предвкушении своего конца томилось множество всяческих вкусностей.

Арчибальд уронил ложку в тарелку. Роджерс захлопал ресницами, не зная, что сказать.

– Завтрак подан, – зычно объявил Франсуа.

После чего подскочил к Амалии и с несусветной ловкостью разложил возле нее на столе три вида закусок, четыре основных блюда, четыре десерта и стакан с соком. Но это было еще не все: Франсуа умчался и, явившись вновь, как демон-искуситель, поставил перед Амалией тарелочку с нарезанным тончайшими ломтиками хлебом, тарелочку с сыром, масленку и, наконец, запотевшую кадушку с икрой.

– Франсуа, – только и могла промолвить Амалия, – где вы это все достали?

– О, – отвечал слуга, – я взял на себя смелость послать кое-кого за снедью в Дувр. Труднее всего было раздобыть икру, но, по счастью, там есть отель, хозяин которого долго жил в России, и он всегда готовит ее для себя. Не угодно ли откушать?

– Кого же ты послал? – недоверчиво спросила Амалия. – Ведь ты же не говоришь по-английски…

– Я захватил с собой словарь, – возразил Франсуа обиженно. – И потом, я заставляю работать свое обаяние.

– Обаяние? – проговорила Амалия задумчиво. – Хм! Только не заставляй его перетруждаться, а то оно до времени износится.

– Все понял, мадам!

– Арчи, – сказала Амалия, – что вы там сидите, как цапля на насесте? Присоединяйтесь лучше ко мне. Мой Франсуа – знатный повар. По крайней мере, граф Ларош-Бретон на него не жаловался.

Франсуа склонился в сдержанном поклоне и засиял улыбкой.

– Спасибо, – сухо отозвался Арчибальд, – но мне что-то не хочется.

Однако от блюд исходил такой аромат, что перед ним не смог бы устоять даже праведник, объявивший войну чревоугодию. Слов нет, овсянка – прекрасная и полезная вещь, но она все-таки меркнет перед креветками в винном соусе. И истуканом сидящий перед тарелкой со своим пориджем Арчи составлял любопытный контраст с Амалией, уписывающей за обе щеки то, что ей приготовил Франсуа. Наконец герцог не выдержал, пересел к Амалии и сначала робко, а затем уже без всяких околичностей принял участие в уничтожении кулинарных шедевров.