Александр Руж - Изумрудная скрижаль

Но уехать было никак нельзя – Анита еще только-только поправлялась, на улицу покамест не выходила, и сил ее хватало разве на то, чтобы пройтись немного по замку. Ходила она медленно, поминутно останавливалась, чтобы передохнуть. Максимов всегда старался быть рядом, просил ее не переутомляться без необходимости. То же самое советовал и граф. Он изменил тактику лечения: вместо вдыхания паров назначил укрепляющие отвары и настои, которые Анита должна была пить трижды в день. Она послушно выполняла его распоряжения. После того как он совершил невозможное и вытащил ее из лап костлявой старухи, глупо было бы сомневаться в сделанных им назначениях. Анита спросила у своего целителя, как скоро она сможет покинуть замок, чтобы не злоупотреблять слишком долго гостеприимством хозяина. На это граф ответил:

– Как минимум месяц-полтора вам еще придется пробыть здесь. Холера – слишком опасная болезнь, чтобы относиться к ней легкомысленно. Я должен убедиться, что она не обернулась для вас осложнениями. К тому же вы меня нисколько не стесняете. Величина замка позволяет мне принимать сколько угодно гостей. Или вам что-то не нравится?

Последнее было произнесено с нотками подозрения и некой обиды. Анита поспешила заверить, что ее все в замке устраивает, а тяготит лишь чувство неловкости оттого, что граф вынужден тратить свое драгоценное время на людей, с которыми его ничто никогда не связывало.

Ее все сильнее занимал вопрос, отчего граф так возится с нею. О влюбленности, конечно же, не могло быть и речи. Хотя Анита, неуклонно выздоравливая, избавилась от ужасающей худобы, стала походить на себя прежнюю – наделенную красотой и шармом, граф не останавливал на ней затуманенных взоров, не скользил нескромно глазами по выпуклостям ее тела. Анита страстные порывы мужчин улавливала так же безошибочно, как летучая мышь улавливает преграду, и могла с уверенностью сказать: ее внешность не интересовала графа Ингераса никоим образом. Все свое внимание он направлял на то, чтобы восстановить ее здоровье, как будто для него не было на свете ничего более драгоценного.

Он еще три или четыре раза брал у нее для исследований кровь. Заодно этой болезненной процедуре подверглись Максимов и Вероника – как лица, находившиеся с заболевшей в тесном контакте. Особенно тщательную проверку граф устроил Максимову: не ограничившись анализом крови, придирчиво выслушивал его легкие и сердце при помощи стетоскопа, сделанного из орехового дерева. Отстал лишь тогда, когда удостоверился, что пациент здоров. Но и после этого периодически интересовался, не появилось ли у него каких-либо жалоб на самочувствие.

Честное слово, – сказал Максимов Аните, – если бы мы были его родными детьми, он бы с нами так не носился. И ни полушки ведь не взял!

– Ох, лучше б взял! – вздыхала Вероника и старалась как можно реже выходить из комнаты.

Анита же, наоборот, едва научившись как следует держаться на ногах, стала предпринимать вылазки на другие этажи. Тайна замка в целом и графа в частности разжигала ее любопытство, будоражила мозг и требовала действий.

Как-то раз она поднялась на четвертый этаж, чтобы поболтать со стариком-ирландцем, который оказался наиболее разговорчивым из всех, кто населял замок. Она уже свыклась с синевой его кожи, не испытывала по этому поводу ни робости, ни отвращения. И пусть старик свято хранил секрет своей нетривиальной внешности, а также умолкал при любых упоминаниях о графе Ингерасе, становясь словоохотливым, только когда речь заходила о предметах вздорных и пустяковых, Анита не теряла надежды как-нибудь заговорить его и выудить нужную ей информацию.

Но сейчас, подойдя к его комнате, она услыхала за дверью голоса. Говорили достаточно громко, Анита сразу определила, что к ирландцу зашел граф. Не совладав с искушением, она приникла к замочной скважине и действительно увидела графа. Он стоял возле кресла, в котором сидел старик, и держал в руке ланцет. На столике подле кресла находилась глиняная миска, а рядом с ней – пустая стеклянная бутылочка со вставленной в горлышко воронкой.

– Ну что, мистер О’Рейли, вы готовы?

– Разумеется, дорогой граф, – откликнулся ирландец. – Но если можно, оставьте сегодня в покое мои бедные ноги. Мне и так трудно ходить, пальцы болят…

– Извольте, – согласился граф и закатал ему рукав. – Если вы плохо себя чувствуете, можем отложить до завтра.

– Нет-нет, приступайте. Я же знаю, насколько это важно для вас.

Аните сразу бросилось в глаза, что на графе нет шарфа. Стало быть, ирландец знал его в лицо и граф не находил в этом ничего зазорного. Аните ужасно захотелось увидеть, что же так тщательно скрывает Ингерас, заматывая рот и подбородок, но, к ее досаде, он все время стоял спиной к двери, и она не имела возможности видеть его даже в профиль.

Граф надрезал вену на локтевом сгибе старика, и бурая кровь полилась в миску. Анита решила, что Ингерас, по своему обыкновению, берет образец для анализа, однако он не удовольствовался несколькими каплями, а продолжал выцеживать из О’Рейли кровь, покуда в миске не набралось с американскую пинту. Анита с тревогой смотрела на старика – не упадет ли в обморок, но тот сидел ровно, поддерживал беседу. С графом он был куда откровеннее, чем с соседями с третьего этажа, и Анита навострила уши.

– Эта испанка очень любопытна, – сказал ирландец. – Все норовит выпытать у меня, кто вы такой и чем занимаетесь.

– Она сама по себе – любопытнейший экземпляр, – задумчиво проговорил граф Ингерас, глядя на стекавшую в миску кровь. – Среди ее предков были ольмеки.

– Кто это?

– Древний народ, живший на Американском континенте.

– Как вы это установили?

– Как обычно. Исследовал ее кровь с помощью открытых мной анализаторов. Я же вам рассказывал, что наследственные признаки передаются от человека к человеку и сохраняются в микрочастицах организма. Сейчас никто не придает этому значения, но когда-нибудь появится целая наука о наследственности, и она перевернет мир… если я не переверну его раньше.

– Теперь я понимаю… – пробормотал О’Рейли. – А вы хитрец!

– Просто прагматик.

Граф зажал надрез на руке старика матерчатым тампоном и аккуратнейшим образом, не теряя ни капли, перелил собранную кровь из миски в бутылочку.

Анита всей душой желала, чтобы интригующий разговор продолжился и чтобы граф наконец повернулся лицом к двери, но вдруг услышала шаги в темноте коридора. Вернее, не услышала, а едва уловила, и не шаги, а мягкое крадущееся скольжение. Так мог двигаться только один человек в замке – китаец со своенравной рукой.

Анита отскочила от двери и привалилась к стене. Все знали, что ходит она с остановками, часто отдыхает. Китаец появился из мрака (он никогда не пользовался светильниками – видел в темноте не хуже кошки), вступил в серую полосу, образованную свечными отблесками, просачивавшимися под дверью комнаты О’Рейли. Анита чуть улыбнулась ему, сделала беспомощный жест: дескать, стою, собираюсь с силами. Он молча протянул ей левую руку, предлагая помощь, но она уже была наслышана о его особенностях и со всей возможной вежливостью качнула головой. Китаец не настаивал – тихо прошелестел мимо и растворился во мгле.