Анне Ильвес - Огненная птица

Наши войска забросили под Харьков, видимо, намечается какая-то славная заварушка. Интересно, как там мама с отцом, живы ли? Писем от них не было, кажется, целую вечность.

Они остались в Москве, в эвакуацию не попали, оба работали на электростроительном заводе «Динамо» и не захотели уезжать из родного города. Завод уже в первые дни войны перешел на выпуск продукции для фронта, рабочие стали делать комплектующие для стрелкового оружия, ремонта танков и бронированных машин. Только были бы живы…

– Чего куксишься, музыкант?

Передо мной, улыбаясь во все свои тридцать два зуба, откуда ни возьмись появился Женька. Мой лучший друг детства. И как мы только умудрились попасть в одну роту?

Оба коренные москвичи, оба ушли в сорок первом на фронт добровольцами. Женька был старше меня на год, но у меня иногда возникало чувство, что старше он на целую жизнь, а то и на две, паренек был рассудительным и умным не по годам. Самое удивительное, что он старался никогда не показывать этого, скрывая за добродушной простой улыбкой знания, которых хватило бы на две профессорские головы как минимум. Его отец был гениальным столяром, в дореволюционной России делал мебель вручную, слава шла по всей стране о чудо-мастере. При Советах старик тоже не бросил любимого дела, устроился на мебельный завод и делал «уродливую, как и теперешняя страна» простенькую обстановку.

Женьке передался отцовский талант, и когда они что-то мастерили вместе, наблюдать за этой парочкой было одно удовольствие. Пухленький, вечно ворчливый, недовольный старикашка и смеющийся двухметровый детина спорили из-за каждого пустячка, громко выясняли отношения, смешно переругиваясь между собой.

– Чего не кукситься? Оглянись вокруг и найди хоть одну причину, почему мою рожу должна озарять блаженная счастливая улыбка, – недовольно пробурчал я в ответ. Он засмеялся.

– Растрынделся, брюзга, и потише возмущайся, вон старший ходит, как лис по курятнику, ищет, к кому бы прикопаться. Вот, махорочки покури – уже повод порадоваться.

Мы важно расселись, потягивая одну на двоих папироску.

– Что Аглая, пишет? – спросил я.

– Нет. Запропастилась куда-то, – Женька внезапно погрустнел.

– И угораздило же тебя в такое лихое время жениться, – посетовал я.

– А я вот не жалею! – сказал он, видимо, забросив унылые мысли куда подальше, снова улыбнулся. Пошел снег.

Со стороны леса донеслись крики.

– Шарик! Ша-а-а-а-арик, мать твою! Куда ты подевался, гвоздь в моей заднице, а не собака!

Шарик несся по окопу, сбивая всех и вся на своем пути, кто-то из солдат поманил пса куском хлеба. Остановилась собачина только возле бойца, протягивающего угощение, сожрал он его за секунду, мечтая, наверное, полакомиться еще и рукой хотя бы до локтя.

– Маджид! Какого черта творишь, образина?! Как я теперь его должен уговаривать под танк лезть?!

Это орал «на всю Украину» наш кинолог Антип. Молоденький узбек мяукал что-то бессвязное в ответ.

– Жалько его, жалько, хорошая песка.

– Тфу, дурак, – выругался Антип, схватил провинившегося Шарика за шкирку и поволок к остальным собакам. Ругался он неспроста, собак не кормят несколько дней, приучая их к тому, что еду можно найти под танком. Надевают макет взрывного устройства и дрессируют залезать под танк уже с ним. Немцы с ума сходят от наших четвероногих. Сетки натягивали на днища танков, пулеметным огнем обстреливали – все нипочем Барбосам. Конечно, большая часть собак-истребителей погибает вместе с подорванным танком…

Нас окликнули, и мы побрели рыть окопы.

Москва. Наши дни

В дверь позвонили. Вздрогнув от неожиданности, я встала с кресла и пошла посмотреть, кого там черти принесли на ночь глядя. Проходя по коридору, споткнулась о короб с дедушкиными вещами, боль в ноге напомнила о том, что накануне я устроила в его комнате ревизию. Теперь предстояло вновь все перебрать и разложить, избавившись от ненужного. Дурака работа любит, как частенько говорит Миха, гоняя ленивых санитаров перемывать секционную снова и снова.

Посмотрев в глазок, я увидела Сему. Не знаю почему, но я была приятно удивлена его визиту и поторопилась открыть замок.

– Привет, какими судьбами? – я улыбнулась.

– Маш, ты не ответила, я думал, может, с тобой приключилось что… – Он был смущен и несколько растерян.

– Ты же в Питер уехал по работе, не стала отвлекать.

– Да, вернулся вчера ночью, можно войти?

Я опомнилась, вот курица, даже не заметила, что держу человека на пороге.

– Входи, конечно! – Видимо, от неожиданности визита я забыла о приличиях. – Только сразу предупреждаю, кроме подсохших бутербродов и початой бутылки вина угоститься нечем.

– Ты вообще питаешься чем-нибудь? Сейчас вернусь, – он накинул снова свое пальто и скрылся за дверью.

Вернулся Сема минут через сорок, этого времени мне хватило, чтобы привести себя в более презентабельный вид.

– Ты что, ограбил супермаркет? – я засмеялась, когда увидела его на пороге, нагруженного огромными пакетами.

– Почему сразу ограбил, – он улыбнулся, – позволь сегодня поухаживать за тобой. Ты же не против, если я похозяйничаю на твоей кухне?

– Предоставляю тебе ее в полное распоряжение!

Через два часа ужин был готов. Стейки из говядины, приправленные веточками розмарина, издавали такой аромат, что, наверное, кошки из всех близлежащих окрестностей прилипли сейчас к дверям подъезда. Мы открыли вино.

– Сегодня у меня был просто королевский ужин, спасибо тебе, незваный гость, – сказала я, убирая тарелки со стола. – Где ты так научился готовить?

– Годы холостяцкой жизни принесли свои плоды. Да и готовить я, собственно, не умею, только мясо, а это, наверное, у мужчин в крови. Ты переезжать собираешься?

Он кивнул в сторону коробок, которые в разрозненном порядке стояли по всей квартире.

– Это дедушкины вещи, не ожидала, что их так много.

Он встал и подошел к окну, на подоконнике которого стояла та самая коробка с дедушкиным подарком.

– Посмотри, это мне подарил дед в день своего исчезновения, – сказала я, увидев, что он заинтересованно крутит коробку в руках, стесняясь открыть.

Сема долго рассматривал безделушки, особенно его заинтересовал браслет.

– Кому это принадлежало?

– Даже не знаю, – сказала я, пожав плечами.

– Они старинные. Показывала их кому-нибудь?

– Нет, конечно, зачем? Наверняка обычные бирюльки, я и не надевала их ни разу, разве что браслет примеряла, любопытства ради.

– Это не обычный браслет, а крестильный, раньше такие дарили детям на крещение, но при Советах, как тебе известно, церковь не особенно жаловали, так что, думаю, он дореволюционный. Наверняка кулон тоже, видно, что они из одного комплекта. У тебя есть завтра время? Давай съездим к моему знакомому антиквару, он наверняка знает, что это за вещицы.