Ирина Потанина - Джек-потрошитель с Крещатика. Пятый провал

– Удается, да не дается, – со значением сказал пшеничноволосый художник. – Точно какое-то противоречие, какая-то борьба идет внутри него, и сам он не властен над ней. Когда сегодня утром Виктор Михайлович Васнецов увидел написанную Врубелем Богоматерь, у него аж глаза загорелись… Васнецов побежал к Прахову, сказал, что завтра приведет всех смотреть это чудо, говорил, что после «Христа в саду» Михаил Александрович еще не создавал подобного… А Виктор Михайлович знает толк в подобной живописи. Он оценил «Моление о чаше» едва ли не выше всех собственных работ. Настолько, что вместе с Праховым тут же поехал к коллекционеру Терещенко, и убедил его купить работу Врубеля аж за триста рублей… Михаила Александровича попросили лишь закончить левый угол. Но вышло не очень складно – на следующий день Христос исчез.

– Как исчез? Куда? – Даша аж села от изумления.

– Поверх него Врубель написал какую-то циркачку на лошади.

– Анну Гаппе?

– Замазать Христа ради циркачки!.. – покачал пшеничной головой Котарбинский. – Прахов рассказывал, до этого, поверх «Райского сада Адама и Евы» Врубель тоже написал ту же цирковую наездницу.

– Я никогда не пойму, что он нашел в этой Анне Гаппе! – развела руками Даша. – Уму непостижимо!

– И это не единственный случай. Врубель не бережет свои работы. Уничтожив «Моление о чаше», он сказал, что у него просто не было другого холста, а на него снизошло вдохновение.

– Так, может, купить ему побольше холстов? – предложила Чуб. – А вы не в курсе, где эти картины с Гаппе? Кто-то купил их?

– Мне об этом ничего не известно.

– Ведь, в конце концов, можно было снять верхний слой и вернуть Иисуса! – не унималась Даша. – Так сейчас делают.

– Вы думаете? А вы? – Котарбинский посмотрел на пустое место между Дашей и Акнир. – Я вижу, вам наша беседа кажется чрезвычайно скучной, – художник обращался не к Коко и не к Мими.

Не сговариваясь, «сестры» посмотрели на порожнее место меж ними.

– Вы лучше спросите, как ее имя, – вкрадчиво предложила юная веда.

– Надеюсь, хоть не Параскева? – недружелюбно прибавила Чуб.

– Как ваше имя? – обратился к пустому месту Вильгельм Котарбинский. – О, это очень красивое имя – Мария… как у Богоматери. А как вас величать? – художник посмотрел вниз на пустые напольные плиты собора. – Не желаете отвечать? Они все пришли с вами?

– Наверное, – сказала Акнир. – Только мы их не видим. Они – привидения.

– Опять…

– Такие уж дни, – примирительно улыбнулась ведьма.

– Такие уж дни, – спокойно повторил Котарбинский.

– А глубокоуважаемая Мария… – Чуб подбадривающе шлепнула ладонью пустое место и отдернула руку, почувствовав нестерпимую пустоту внутри живота.

Пустота, а вовсе не холод – была главным признаком присутствия покойников рядом. Но наука Акнир не прошла зря. Первое правило Бабо́в – не обижать мертвых душечек! Превозмогая себя, Чуб вернула руку на место, сунула ее в ужасающую, вызывающую дрожь пустоту и даже дружески похлопала ее по гипотетическому плечу:

– Как она выглядит? Откуда она и давно ли с нами?

– О, она весьма красива… молода… чрезвычайно эффектна! – с явным мужским интересом изучил пустоту Вильгельм Александрович. – У нее длинные черные волосы.

– До пояса?

– Даже ниже.

– А спросите, она была с нами в Одессе?

– Она не знает места своего нахождения, – после паузы ответил он. – Такое часто бывает с усопшими, – мягко пояснил художник. – Вся география для них пустой звук. Они перемещаются из города в город с той же легкостью, с какой мы переходим из комнаты в комнату.

Чуб помолчала, не зная, как затронуть самую неприятную тему.

– А ее отец… он обижал ее? – нашла максимально нейтральную формулировку она.

– Да, обижал, – почти сразу кивнул Вильгельм Котарбинский.

И Чуб более не сомневалась: пред ней русалка из Анатомического театра!

Логично, наверное, что она увязалась за Коко и Мими. Помимо собственных предков, ведьма по несколько раз в день призывала «тех, кто не видит свой дом». И вряд ли отец, доведший побоями дочь до самоубийства, стал бы кормить ее многострадальную душу. Даже церковь отказывалась отпевать самоубийц… Куда еще было податься горемычной злосчастной душечке?

– Мария говорит, что с ней вместе за вами ходил еще один человек… бывший человек. Но его тут больше нет… он разочаровал некую Мистрисс.

– Вот тебе новость! – вскинулась Чуб. – Вот какого Жана она поставила следить за нами и Врубелем. Ей вовсе не нужен шпион из плоти и крови!

Она разглагольствовала, не опасаясь присутствия художника, – невесть почему с Котарбинским ей было очень легко и, казалось, говорить при нем можно все, свободно, естественно – он все поймет, а если и расскажет кому… ему все равно никогда не поверят!

– А уважаемая Мария не знает случайно, кто швырнул в меня нож?

– Нож? Вот так страсти, – Вильгельм Котарбинский снова вслушался в много говорящую ему одному тишину. – Мария говорит, что она всеми силами пыталась воспрепятствовать ему… но у нее недостаточно сил.

Даша кивнула: понятно, почему нож без труда прошел сквозь бестелесную руку душечки – все становилось на свои места!

– Она говорит, – волнение невидимой Марии все отчетливей слышалось в голосе добросердечного художника, – что он очень опасен. Он – сама Тьма. Он ловит тех, кто ходит во Тьме.

– Кто он? Демон Уго? – спросила Чуб. – Или другой Демон? Или Джек?

– Мария просит меня передать сообщение некоей девице по имени Дарья.

– Это я, мое настоящее имя, – еще раз представилась Чуб.

– Она говорит, вам угрожает опасность. Тьма прячется не только на улице. Вы встретитесь с Ней. Говорит: «Не хочешь встретиться с Тьмой, не заходи в дом, где танцуют призраки…»

– В какой еще дом? Не понимаю.

– Она замолчала, – выждав время, сказал Котарбинский. – Я больше не слышу ее. И, кажется, в крестильне уже горит свет, – заметил он. – Михаил Александрович вернулся.

– Спасибо вам, мы рады знакомству, – Даша встала. Она не лгала: знакомство вышло на редкость приятным. – Обязательно приходите к нам в цирк! Обещайте мне, что непременно придете! – попросила она и немедленно получила улыбчивый и утвердительный кивок в ответ.

Они спустились с церковных небес на каменный пол. Сторож Степан все так же негромко похрапывал у двери. Наверху тихо подрагивали доски под шагами Вильгельма Котарбинского. Но Даше показалась, что теперь ее ухо различает и другие – инородные звуки. Души покойных шуршат в храме как мыши.

Сколько же их ходит за ними сейчас?

«Ирина, Марина, Анна, Иоанна, Катрина, Дана, Милана…» Но Акнир утверждала, что предки не приходят к ней в гости. Может, это мои бабушки?