Игорь Пресняков - Роковая награда

При упоминании о разговоре с Савосиной Медведь оживился:

– Ишь ты, выходит, молчит Мамочка, не желает помочь?

Черногоров криво улыбнулся:

– Полезней было бы тебе, Платон Саввич, с ней побеседовать, вы с Савосиной – старые приятели.

Зампред намекал на историю древних времен, когда еще «несознательный» Медведь прятал ворованное добро у Мамочки. Тогда Марья Ивановна отвертелась, а Медведь загремел в тюрьму.

На укол подчиненного Платон Саввич смущенно протянул:

– Скажешь тоже – приятели! Знались мы по молодечеству, по-соседски…

Не слушая оправданий, Черногоров заканчивал рассказ о ночном происшествии. В конце отчета спросил мнения начальника. Медведь попыхтел и шлепнул ладонью по столу, будто кит плавником:

– Думаешь правильно, расследуй это дельце. Полномочия даю тебе неограниченные, – он посмотрел на напольные часы в углу. – У-у, поеду я, пожалуй, ты и без меня справишься.

– Поезжай, Платон Саввич, – согласился Черногоров.

Весь воскресный день Рябинин занимался хозяйственными делами – ходил по магазинам, покупая домашнюю утварь. Он даже приобрел подержанный комод красного дерева. Андрею захотелось обустроиться основательно, и это желание захватило его.

Отдыхая после обеда, он раздумывал, чем бы заняться вечером. Хотелось увидеть Полину, но она предупредила, что будет проверять контрольные работы. Он вспомнил о Меллере: «Любопытно его повидать!» – улыбнулся Андрей. Он нашел визитку поэта и кинематографиста.

Спустившись в домком, Рябинин едва успел попросить телефонистку набрать номер, как услышал знакомый голос:

– Меллер у аппарата!

Андрей представился.

– Ух, какая приятная неожиданность! – искренне обрадовался Меллер. – Что подумываете предпринять вечером?.. Еще не решили? Заходите-ка ко мне, я покажу вам наш литературный клуб, абсолютно богемное место… Не против? Тогда встречаемся в шесть у меня. Ну, привет!

В назначенный час Андрей явился в дом на улице Воровского. Меллер отворил дверь и впустил гостя в квартиру.

– Проходите, Андрей Николаевич, будьте как дома.

Жил он в маленькой комнатке в конце коридора, этакой светлой коробочке, в которых и живут-то разве что меллеры. Из мебели имелся только огромный диван у окна. Не было даже стульев, не говоря уж о столе. Многочисленные костюмы, рубахи и блузы хозяина разместились на вбитых в стены огромных гвоздях. На полу – ворохи газет и всевозможных листков, исписанных мелким размашистым почерком, очевидно меллеровским. На этих же листочках и газетах, только в углу, у двери, виднелась горка посуды, грязной и чистой, вперемешку.

– У меня все запросто, не стесняйтесь, умоляю! – усаживая Андрея на диван, хлопотал Меллер.

– Честно сказать, чересчур запросто, Наум Оскарович, – улыбнулся Рябинин. – Но оно и хорошо, ничто не мешает общению душ.

– Верно! – откликнулся Меллер. – Чаю хотите?

Андрей отказался, сославшись на недавний обед, и участливо поинтересовался:

– Как ваша нога?

– Спасибо, лучше. Я, знаете, хотел выразить вам благодарность за мучения с моей персоной. Уж такой я несуразный, иной раз задумаюсь о творчестве, забываюсь и произвожу массу глупостей.

– Ну не бичуйте себя, Меллер, – попытался успокоить его Андрей.

– Да-да, не перечьте! Вот вчерашним вечером вышел на кухню, включил примус, а в голову пришло удачное четверостишье. Побежал в комнату записывать, а про примус-то забыл! Он и полыхнул, честное благородное слово. Чуть дом не спалил. Сосед Кадочкин, неотесанная личность, морду мне бить приходил, представляете, невежа!

Андрей рассмеялся. Меллер обиженно заморгал глазами:

– Смеетесь, а он меня за грудки да в швырки! Этакий болван, не представляете. Ну, положим, плеснуло керосином в его кашу, и что? Врываться, как мастодонт, и прерывать творческий процесс? Гипербол несчастный! Ведь порвал, скотина, черновик стихотворения, изничтожил робкую мысль, только-только записанную…

Рябинин чуть не катался по дивану.

– Мел-мел… ой, простите, Меллер, вы – чудо! – с трудом выговаривал он сквозь смех.

Меллер тоже прыснул:

– Ага, ага! Я ему, соседу любезному, утречком канцелярских кнопок в сапоги насыпал. Он, знаете, сапожищи вонючие в коридоре оставляет. Пускай потешится!

– А вы, Меллер, изверг! – утирая слезы, гоготал Андрей. – Керосину в кашу, да еще и кнопок в сапоги.

– Замечу, это – благородная месть!

– Уделали вы соседа, Меллер, как есть, уделали!

– Как же, уделаешь их. У нас не квартира, а сборище идиотов, жадных и глупых. Возьмем пример с мылом…

– А что с ним стряслось?

– А то и стряслось, что воруют гады-соседи мое мыло из ванной! Сколько ни положи – все сопрут.

– И сколько же вы оставляли? Пуд?

– Да не меньше! Прошлым месяцем купил с получки дюжину кусков и все положил. Назло мерзавцам. И что думаете? Сперли! Всю дюжину. В один день. Растащили, как хомяки зерно из амбара.

Это уже было невыносимо – Андрей залился гомерическим хохотом. Меллер вторил хихиканьем и, хлопая гостя по колену, приговаривал:

– Так-то так, но вы не знаете главного… Слушайте! Ну слушайте же, что зашлись, словно дитя?

– Да? – Андрей умиленно глядел на Меллера и продолжал хихикать.

– Главное в том, что мыльную дюжину я предварительно натер перцем, – хитро подмигнул Меллер. – Ворюги весело промыли свои наглые глазенки, поплакали вдоволь.

– Ай да Меллер, коммунальный вы интриган! – вновь рассмеялся Андрей.

– Меня голыми руками не возьмешь, – серьезно заключил Меллер. – Не смотрите, что я – человек искусства, я на фронтах с девятнадцатого года. Мальчишкой на тачанке при лошадях мотался, затем редактировал полковой листок. Закончил в двадцатом главредом дивизионной газеты. – Меллер задумчиво посмотрел в угол.

– Признаться, я думал, что вы, Наум Оскарович, некое воздушное создание, – удивленно протянул Андрей.

– «Воздушное», может, и правильно, но и на мой короткий век хватило.

– Хорошая школа – фронт? – сощурился Рябинин.

– Нелегкая, но перо мое именно там навострилось. Я ведь в трех серьезных боях участвовал! – гордо ответил Меллер.

– Слушайте, – вспомнил Андрей, – вы мне про картину рассказывали.

– Ах да! – загорелся Меллер. – На следующей неделе смонтирую последние части и закачу премьеру! Вас приглашу непременно.

– О чем фильма?

– О мятежной Вандее и революционных парижских солдатах. С линией любви гвардейца Конвента и крестьянки. Каково?

– Жизненный сюжет, – важно кивнул Андрей. – Взяли за основу Гюго и Бальзака?

– Цапнул и там, и сям, творчески доработал, – небрежно отмахнулся Меллер. – Основное – революционный дух солдат и реакционность крестьян.