Александр Арсаньев - Инфернальная мистификация

– Я гляжу, у вас уже и подозреваемые имеются, – подмигнул мне Иван Сергеевич.

– Имеются, – улыбнулся я. – Ну а Лунева-то я с собой в Отрадное взять могу?

Отрадным, насколько мне было известно, называлось родовое гнездо Олениных.

– Берите, – согласился Иван Кутузов, – Если, конечно, считаете, что это необходимо!

Лукерью схоронили на Васильевском острове тихо и незаметно. Однако несколько человек все же знали об этих не совсем обычных похоронах. Я наблюдал за скромной процессией из-за чугунной ограды Смоленского кладбища, где лоб в лоб столкнулся с Боженой Феликсовной. Она была в черном муаровом платье и в такой же траурной шали, которая только подчеркивала ее какую-то инфернальную красоту. В руках моя сестрица сжимала миниатюрный зонтик, ее золотистые локоны озорно выглядывали из-под берета с эгреткой.

– Яков Андреевич, – засмеялась она. – Что-то мне подсказывало, что я, мой дорогой, обязательно здесь тебя встречу! – Кузина легонько ткнула длинным и узким концом черного зонтика в мой кожаный сапог.

– Как вы узнали?! – воскликнул я.

– Слухами земля полнится, – развела руками Зизевская, – Неужели тебе, Яков, неведомо, что моя камеристка дружит с кучером Олениных?! А? Мне-то казалось… – Божена бросила на меня проницательный взгляд головокружительных глаз. В этот момент гроб с телом девушки как раз опускали в могилу. – Ее и впрямь закололи осиной? – с искренним любопытством поинтересовалась Божена.

– Ресницы у вас, кузина, очаровательные, – я наслаждался произведенным эффектом. Божена так и застыла с открытым ртом, придерживая другой рукой в лайковой перчатке свой зонтик. – Яков, ты надо мной издеваешься? Признайся честно! Как на духу! Ведь издеваешься?

– Да, – кивнул я. – Вам ведь, Божена Феликсовна, и так все должно быть известно от графского кучера… или от камеристки.

– А я-то еще новостями поделиться хотела, – обиженно надула губы Божена. – Вот теперь не дождешься! – пригрозила она мне пальчиком.

– Тогда вы так и не узнаете, милейшая, – усмехнулся я, – торчал ли в сердце у Лушеньки осиновый кол.

– Ну так торчал или не торчал? – капризно осведомилась Божена.

– Торчал, – признался я. – И самый что ни на есть настоящий! Вот бы еще узнать, кто ей его воткнул?! Не бедняжка Элен – это точно! У нее и силы-то такой отродясь не бывало…

– Ну, – Божена Феликсовна нахмурила очаровательные бровки, – говорят, что душевнобольные обладают иногда недюжинной силой…

– И вы туда же! – не выдержал я. – Да здорова она! Здорова! Только взвинчена до предела! Кто-то очень ловко заморочил ей голову! Представляете, как бы вы себя, моя милая кузина, чувствовали на ее месте?!

– Вот в этом я с тобой, Яков, согласна, – кивнула Божена Феликсона, сверкнув золотым завитком волос у виска. – В том, что Элен взвинчена до предела, – уточнила она. – Только вот я бы на ее месте ни за что бы не позволила никому, даже самому черту, так заморочить себе голову!

– Ну, в этом-то я, конечно, не сомневаюсь, – протянул я уверенно. – И все-таки что же вы хотели мне рассказать? – Мне не терпелось услышать, что скажет Божена, обычно ее рассказы не бывали пустыми. В них всегда присутствовало некое рациональное звено, способствовавшее раскрытию преступлений.

– Моя горничная призналась мне, что покойная Луша нередко секретничала с Машей Олениной и была даже какое-то время ее компаньонкой!

– С Машей?! – Я ушам своим не поверил.

– Вот именно, – подтвердила Божена. – Мне тоже это показалось несколько странным, учитывая презрительное отношение к Луше младшей Олениной. Но, оказывается, Маша с Лушей крепко поссорились, по крайней мере так утверждает кучер, неизвестно даже из-за чего! И тогда Маша якобы подарила свою горничную сестре, именно тогда, когда Елена Александровна остро стала нуждаться в доверенном человеке!

– Но в этом мне пока не видится ничего подозрительного, – отозвался я немного разочарованно.

– Ты бы лучше дослушал меня до конца, прежде чем делать умные выводы, – усмехнулась Божена.

– Я – весь внимание…

– Так вот, – Божена Феликсовна уже перешла на шепот, – этот самый кучер, ну… друг моей камеристки, признался ей, что нередко видел Машу в обществе Луши по вечерам, и при этом они всегда о чем-нибудь да шептались! В общем, довольно странно себя вели! Заметь, Яков, это бывало уже после их ссоры, о которой в доме знали все до последней девчонки с кухни, и которая вылилась в настоящий скандал! Мария Александровна заявила тогда, что Лукерью видеть больше никогда не желает! И если бы не несчастье с Элен, то вовсе продала бы ее, как часто это проделывала с другими девушками…

– Что? Что? – удивился я. – Машенька торговала крепостными?! Вот уж никогда бы не подумал…

– Вот именно, милый братец, – подтвердила Божена. – У Марьи Александровны пристрастия-то те еще. Впрочем, в них нет ничего особо предосудительного или, тем более, преступного для общества… Но, так или иначе, они наводят на некоторые размышления, особенно в свете последних событий! Впрочем, в них тебе самому разбираться. Ты у нас бравый сыщик, а я всего лишь слабая женщина!..

– Ну-ну, – усмехнулся я, возведя глаза к небу, которое казалось особенно хмурым в этот ненастный день. «Слабость» Божены Феликсовны представлялась мне… Как бы это сказать? Сомнительной!

– Как мне понимать этот тон? – фыркнула Божена Феликсовна. – Это комплимент или оскорбление? – лукаво улыбнулась она.

– Разумеется, комплимент, – отозвался я, провожая глазами скромную похоронную процессию, которую возглавлял граф Оленин. – А кому Марья Александровна продавала девушек? И, собственно говоря, зачем? Оленины, кажется, не бедствовали…

– Ну, не знаю, – отозвалась Зизевская. – Ты, милый Яков, слишком много от меня хочешь. Хотя, должна заметить, ходили слухи, что за каждую из своих девушек хозяйка получала не менее пятисот рублей ассигнациями…

– Да это же больше иного чиновничьего годового оклада! – воскликнул я.

– Вот так-то, – закивала Божена. – И Наталья Михайловна, поверь мне, была в курсе событий!

– Ну, сестрица, – дивился я, – ты просто кладезь совершенно бесценной для любого сыщика информации, – я почтительно поцеловал ручку Божены, источавшую изумительный аромат.

– Машеньке нравилось готовить девушек в горничные, – Божена Феликсовна снова пожала плечиками. – Она учила их танцам, шитью, парикмахерскому искусству, музыке, языкам, латыни, французскому, греческому…

– Греческому? – Мне невольно вспомнилась настенная надпись в будуаре Элен. К тому же, если учесть, что Лукерья постоянно покупала одну и ту же настенную ткань с китайским рисунком в лавке у сидельцев напротив хозяйского особняка, и принять во внимание, что греческому ее обучила Мари…