Елена Арсеньева - Недостижимая корона (Марина Мнишек, Польша – Россия)

Тем же Шуйским и его сообщниками еще со вчерашнего дня были тайно распущены почти все охранники Дмитрия, и когда мятежники ворвались во дворец, защитить царя было некому, кроме нескольких наемных алебардщиков-немцев да ближайшего друга и соратника, Петра Федоровича Басманова.

Дмитрий успел выкрикнуть последнее предупреждение жене:

– Сердце мое, зрада! [2]– и начал было защищаться, но и он, и те, кто стоял за него, были обречены.

Алебардщиков кого побили, кого повязали. Петра Басманова прикончили – и дорвались-таки до безоружного Дмитрия. Тщетно звал он своего мечника, князя Михаила Скопина-Шуйского, которому доверил свою жизнь и оружие. Всякий человек из рода Шуйских непременно был предателем – не оказался исключением и молодой князь Михаил Васильевич. Он скрылся и унес государев меч. И скоро сын Грозного, избитый, измученный, беспомощный, был застрелен дьяком Григорием Валуевым.

Марина проснулась от голоса мужа:

– Сердце мое, зрада!

Постель была пуста, Дмитрия рядом нет. Вдали беспрерывно гудели колокола. Но, заглушая набатный звон, неслись со всех сторон крики, вопли ужаса, призывы о помощи. Прибежала полуодетая Барбара Казановская.

– Где мой супруг? Где Дмитрий? – выкрикнула Марина.

– Не знаю, – ответила Барбара. – Басманов убит, вот все, что мне известно…

Слова о гибели Петра Федоровича Басманова, которого Марина знала как ближайшего друга и наперсника мужа, сразили царицу. Это было все равно как услышать о гибели Дмитрия!

У нее словно бы разум отшибло. Оттолкнув Барбару, Марина в одной нижней рубашке выскочила из опочивальни, пролетела сквозь толпу своих женщин – простоволосых, полуодетых, перепуганных – и вылетела в сени. Она пыталась найти убежище в погребе и какое-то время отсиживалась там, но темнота и неизвестность вскоре измучили ее, снова выгнали в дворцовые коридоры.

А здесь творилось страшное. По лестнице вверх и вниз сновали люди. Закрывая голову руками, бежал какой-то обезоруженный алебардщик, за ним гнались московиты, свистя и улюлюкая, как на псовой охоте. Мужики вошли в такой раж, что сшибли Марину со ступенек. Она упала, тотчас вскочила, чтобы не быть раздавленной их здоровенными ножищами.

– Где их поганая царица? – вдруг завопили за поворотом. – Подать сюда проклятую еретичку!

Марину точно ожгло кнутом. Не только страх заставил ее похолодеть, но и воспоминание о том, что она почти раздета. В одной рубашке, с голыми руками, босая…

Чувство собственного достоинства ожило в ней с такой внезапностью, что словно крылья выросли. Она побежала по лестнице, не обращая внимания на снующих туда-сюда людей, на кровь, обагрившую стены и ступени. Никем не замеченная, никем не остановленная, она воротилась в свои покои и приказала подать себе одеться. Марина уже поняла, что случилась непоправимая беда, но все еще надеялась, что вот-вот Дмитрий придет за ней и одним своим царственным окриком заставит угомониться разбушевавшихся москалей. И она должна вести себя так, чтобы быть достойной супруга!

Мелькнуло кошмарное воспоминание – именно сегодня Москва должна была присягать царице Марине… Она еще не могла поверить, что все мечты ее, все надежды рухнули…

И тут в комнату влетели насмерть перепуганные фрейлины, а за ними Ян Осмольский, юный дворянин из свиты Марины, паж, давно и тайно влюбленный в свою госпожу. Одним махом молодой человек задвинул засов на двери и только тогда повернулся к государыне.

– Беда, моя ясная панна, – выдохнул Осмольский. – Беда! Они идут, тебя ищут, прячься! Сюда они войдут только через мой труп!

Он обнажил саблю и стал напротив двери. В ту же минуту грянул залп со стороны коридора, и от двери полетели щепы. Дым от выстрелов рассеялся, и нападающие увидели, что дверь разломана, а из комнаты им никто не отвечает пальбой. Чьи-то руки просунулись в щели и отодвинули засов, вернее, просто сорвали его.

Дверь распахнулась. Пронзенный выстрелами, Ян Осмольский все еще стоял посреди комнаты, опираясь на саблю. Вот он медленно вскинул ее, покачнулся – и упал под градом обрушившихся на него ударов клинков, топоров, дубинок.

Он лежал на пути мятежников, и чтобы вломиться в комнату, им и впрямь пришлось переступить через его труп. Его топтали, об него спотыкались…

Не помня себя от ужаса, Марина упала на колени рядом с Яном, и вдруг ее оглушил грубый оклик:

– Эй вы, польские шлюхи! Где ваш царь, где ваша царица?

В то же мгновение какой-то тяжелый ворох обрушился на нее, и все стемнело вокруг.

– Откуда мне знать, где царь? – услышала она прямо над собой голос Барбары и завозилась было в душной темноте, однако получила чувствительный тычок в бок и сообразила, что темный ворох – это юбки Барбары, которая прикрыла ими царицу, чтобы спрятать от толпы, так что надо сидеть и молчать.

Вслед за тем началось что-то еще более ужасное. Озверевшие мужики валили с ног беззащитных женщин и набрасывались на них по нескольку человек сразу. Они были настолько одурманены кровью, похотью, безнаказанностью, что намеревались изнасиловать даже Ванду Хмелевскую – даму преклонных лет, которая была ранена теми же выстрелами, которые сразили Яна Осмольского, и без сознания лежала на полу!

Марина, маленькая и худенькая, успела в суматохе скользнуть к своей кровати, спрятаться за ней и остаться не замеченной московитами.

Она сидела в своем укрытии все время, пока длилась гнусная оргия, не чая, останется ли сама жива и нетронута, или придет и ее черед. Наконец кто-то догадался сказать боярам, которые руководили мятежом, что в покоях царицы творится страшное, и Шуйский явился прекратить насилие.

– Где ваша госпожа? – встревоженно крикнул он, врываясь в комнату, где в ужасе метались измученные женщины. – Где пани Марина?

Перед этим человеком Марина не могла обнаружить своего страха. Выступила вперед, не подавая виду, что подгибаются коленки:

– Я здесь, сударь. Что ты желаешь мне сказать или передать? Или просто явился полюбоваться на то, что натворили твои псы?

Шуйский с оскорбленным видом поджал губы.

– Это произошло против нашей воли, – угрюмо принялся оправдываться он. – Клянусь Господом Богом, что ничто подобное не повторится. И вы, пани Марина, и ваши женщины могут быть спокойны за свою участь. Сейчас мы приставим к дверям надежную стражу, чтобы охранить вас от насилия и ваши вещи от грабежа, а когда смута уляжется, вас проводят к вашему отцу.

Марина едва не осенила себя крестом. Первая добрая весть – отец жив! Она боялась думать об участи его и других своих земляков. Но тут заметила, что Шуйский ни разу не назвал ее царицей или государыней и ни разу не упомянул о Дмитрии.

– Где государь? – спросила она, с трудом прорвавшись голосом сквозь комок в горле. – Где мой супруг? Я приказываю проводить меня к нему!